сказала, что они убили твоего отца и дело закрыли еще до того, как оно началось? — умоляет она, и я прекращаю попытки вырваться.
Оглядываясь на внедорожник, я чувствую, что тону. — Мы не можем ничего не делать, мама, — заявляю я, отказываясь позволить этим людям разрушить мою семью.
— Я знаю, Иден. Я не говорю, что мы это сделаем, но мы должны позволить им думать, что они побеждают, а для этого мы должны играть по их правилам. Пока. — Потирая руку в знак утешения, я перевожу взгляд на маму.
— У тебя есть какая-то тайная жизнь, о которой я не знаю, где ты секретный агент или чертов ниндзя? Потому что я не понимаю, как мы сможем сыграть с ними в их собственную игру и выйти живыми, если они так плохи, как ты говоришь.
— Мы разберемся с этим. Мы всегда так делаем, — отвечает она, игнорируя мой сарказм, когда ее взгляд возвращается к внедорожнику.
— Итак, ты хочешь, чтобы я поехала в Найт-Крик и что именно там сделала?
Она заметно сглатывает, смаргивая слезы, когда отвечает. — Они хотят, чтобы ты осталась в доме Фримонтов и посещала школу Эшвилл в выпускном классе.
Сжимая переносицу, я пытаюсь успокоиться. — Они, должно быть, хотят большего, мам.
— Я тоже в этом уверена. — Она кивает в знак согласия. — Но они не дали мне ничего другого.
— А где ты будешь, пока меня отправят жить в змеиное логово? — Я пытаюсь спросить спокойно, но в моем тоне слышится резкость, которую я не могу скрыть.
— Там, где они хотят, чтобы я была, — серьезно отвечает она в ответ, и я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти оставляют следы на ладонях.
— Это полная чушь, мам. Пожалуйста, просто, пожалуйста, садись со мной в машину. G-Wagon чертовски быстр. Я смогу увеличить дистанцию между нами, — умоляю я, чувствуя, как мое тело дрожит, когда страх начинает покрывать мою кожу.
Пассажирская дверь внедорожника распахивается, и я мгновенно чувствую панику мамы, когда она внезапно начинает сталкивать меня со ступенек крыльца, и я спотыкаюсь о собственные ноги.
— Что за черт, — ворчу я, дергая маму за руку, чтобы развернуть ее, но слезы, текущие по лицу мамы, заставляют мой гнев утихнуть.
— Садись в машину, Иден, — умоляет она, продолжая подталкивать меня к моему черному G-Wagon, припаркованному на подъездной дорожке. — Я упаковала всю твою одежду и пополнила запасы косметики. У тебя так-же есть все необходимое для школы. Это все в багажнике.
Подойдя к моей машине, она достает из кармана мои ключи и возится с ними, пытаясь открыть ее.
— Мам, успокойся.
— Я не могу успокоиться, Иден, — плачет она. — Если ты сейчас же не сядешь в машину, они либо начнут стрелять, либо все равно заберут тебя, брыкающуюся и кричащую. А я воспитывала тебя, чтобы ты высоко держала голову. Я отказываюсь позволить им получить удовольствие, захватив тебя против твоей воли.
— Кто, черт возьми, такие они? И почему, черт возьми, ты не держишь голову высоко? Мы уступаем им. Это не показывает никакой твердости духа, не так ли? — Кричу я в ответ, мое сердце колотится в груди, когда я чувствую, как мама отталкивает меня.
— Садись в машину, Иден! — кричит она, открывая дверцу и пытаясь втолкнуть меня на водительское сиденье. Часть меня понимает, что ее действия продиктованы страхом, и я цепляюсь за это, когда сажусь на свое место и смотрю, как она быстро захлопывает за мной дверь.
Вставляя ключ в замок зажигания, я опускаю стекло. — Мам…
— Она едет. Она едет, — кричит она, прижимаясь спиной к двери, разговаривая с кем-то, кто сидит во внедорожнике, размахивая руками в воздухе, но дверь со стороны водителя тоже открывается. — Пожалуйста, Иден. Пожалуйста, — умоляет моя мама, поворачиваясь ко мне лицом, ее руки проскальзывают в окно, чтобы обхватить мои щеки. — Я ввела адрес в GPS для тебя. Пожалуйста, просто езжай.
Мне кажется, что мое сердце вот — вот выскочит из груди. Я не хочу уступать этим психопатам, но боль в глазах моей мамы побуждает меня завести машину.
— Кто эти люди? — спросила я.
— Это не имеет значения. Пока ты живешь в доме Фримонтов и заканчиваешь школу в Найт-Крик, они оставят тебя в покое, — всхлипывает она, притягивая мое лицо ближе к своему, чтобы мы могли соприкоснуться лбами.
— Ты не можешь этого знать, мама, — хнычу я, чувствуя, как эмоции захлестывают меня.
— Я знаю, знаю, но я должна цепляться за эту надежду. Теперь езжай, — приказывает она, целуя меня в лоб и отступая от G-Wagon. — Просто знай, я всегда любила тебя всем сердцем. Мы оба любили.
Слезы текут по моему лицу, когда я смотрю на внедорожник, открывающий еще одну дверь и усиливающий их угрозу.
Черт.
Кивая своей маме, своей семье, своей жизни, я выезжаю задним ходом с подъездной дорожки.
Я хочу врезаться своей гребаной машиной прямо во внедорожник и послать нас всех к черту, но я знаю, что это не сработает.
Наблюдая, как моя мать рыдает, прижав руку к груди и подбадривая меня уезжать, я сворачиваю на дорогу. Быстрый взгляд в зеркало заднего вида показывает, что двери внедорожника закрываются, когда я отъезжаю все дальше от дома. Мое сердце горит, когда я вижу, как моя мать оседает на землю.
Я это исправлю. Я разберусь с этим дерьмом прямо у них под носом и заставлю их пожалеть о той боли, которую они причинили моей семье.
Иден
Навигационная система сообщает мне, что я в двадцати минутах езды от адреса, который моя мама ввела в систему, поэтому я заезжаю на заправку впереди, чтобы уделить себе минутку.
Пять часов. Я веду машину уже пять часов, мое сердце разбивается с каждой пройденной милей. Я сейчас в таком замешательстве. Что, черт возьми, представляет собой моя жизнь, и почему, черт возьми, все это происходит со мной?
Я так много раз пыталась дозвониться маме, что с каждым разом все больше впадала в панику, когда линия переключалась на голосовую почту. Пока она, наконец, не прислала мне сообщение, говорящее, что с ней все в порядке, но она не может говорить.
Не может говорить? Я пересекала штаты против своей воли, чтобы попасть в город, в котором не хотела быть, потому что внезапно наши жизни оказались в опасности.
Судя по намекам на правду, которую она излила, возможно, мы всегда были в опасности, а я просто была защищена от нее. Это отчасти оправдывает, почему мы никогда не оставались надолго
