готова провалиться в сон.
– Нет, конечно, – отвечает честно. – Незачем было.
– Значит, Ева не так далека от истины.
Юля поворачивается, упирается рукой Грэгу в грудь. Смотрит в глаза. В темноте всё равно ничего не видно, но для неё это важно – лицом к лицу.
– Тебя что-то смущает или напрягает?
– Ты не сказала.
– Ты не спросил.
– Не подумала? – он дышит ровно. И сердце у него бьётся, как часы: спокойно, размеренно, чётко.
– Подумала, – лучше пережить этот разговор сейчас.
– Но промолчала, – он отнимает её руку со своей груди и целует пальцы. Каждый по очереди. А затем – запястье. В самое чувствительное место. Проходится языком, зная, что от этого она теряет контроль. Сходит с ума.
– Ты тоже почему-то не был разговорчивым.
– Юла, – теперь он смотрит на неё. Видеть бы его глаза – нестерпимо сильное желание.
– Что? – в голосе её – почти вызов.
– Я сделал это намеренно. И хочу, чтобы ты знала об этом. И если ты беременна, я хочу этого ребёнка.
– Знаешь, что у нас хорошо?
– И что же? – Грэг снова овладевает её рукой. Поглаживает между пальцами, нежно сжимает каждую фалангу. Ей стоит большого труда не стонать в голос.
– Мы порой мыслим одинаково. Поступаем одинаково.
– Произносим одни и те же слова. Знаю. Может, поэтому мы идеально подходим друг другу. Тогда. И сейчас. Давай спать, Юля. Скоро новый день придёт, а с ним – очень много хлопот. У меня – Макс и Альда.
– У меня тоже, – тихо смеётся она, устраиваясь поудобнее на его груди.
Ради таких мгновений стоит жить. Хорошо, что река жизни бесконечно меняет свои воды. Потому что когда заходишь в них снова, острее чувствуешь, что было, и трепетнее ценишь, что есть.
Глава 40
Грэг
Что-то неуловимо изменилось. Вначале Грэг приписал это своему обострившемуся мироощущению, когда всё вокруг кажется ярче и выпуклее, сочнее и вкуснее: воздух, природа, люди.
Он ощущал крылья за спиной – настолько реально, что чувствовал их тяжесть и размах, мягкость упругих перьев. Кажется – мгновение – и они со свистом примут в объятия ветер, поймают волну и унесут вдаль, где перистыми облаками улыбается синее небо.
У этой парочки дела пошли на лад. И дело не в том, что у Грэга в глазах прояснилось и пелена наконец-то упала. Здесь не нужно линз и бифокальных очков, чтобы понять: они тоже светятся. У Альды взгляд светится и походка чуть мягче, чем обычно. Макс – тот вообще сплошной комок энергии, причём не злобной и жёсткой, а… счастливой. Грэг забыл, когда мальчишка настолько был одухотворён. Кажется, он тогда учился в школе. И чуть позже… Но позже в Максе уже не хватало безграничного счастья и свечения. Рваные толчки, что постепенно привели к катастрофе.
Они лучше чувствовали друг друга. Не боялись смотреть глаза в глаза. Прислушивались, приглядывались, двигались в унисон и дышали так же. Со стороны это заметно. Но всё равно напоминают двух щенков, что принюхиваются друг к другу. Любопытство. Жажда. Интерес. Это как читать книгу, что заинтересовала тебя с первых строк. Ёрзаешь в нетерпении: так ли там хорошо и дальше? Правильно ли складываются буквы в слова? В нужные ли? Тронут ли они сердце или пройдут мимо?
– Вы уже думали, что это будет? – спрашивает он неожиданно и для самого себя. Ему хочется пощупать ткань, рисунок танца. Вдохнуть его запах, ощутить движение воздуха, ритм музыки.
– Нет, – это Макс.
– Да, – то Альда.
Грэг наставляет на них указательный палец, как дуло пистолета.
– Вот. То самое. Двигаетесь вы лучше. Взаимопонимание появляется у вас. А думаете до сих пор в разных направлениях – это первое. И не открываетесь до конца друг другу – это второе. Поэтому и ответы у вас противоположные.
– Я не успела, – вспыхивает Альда. В последнее время в ней чересчур много эмоций. Но это хорошо. Девочка давно нуждалась во встряске. И если Макс не расшевелит её, этого не сделает никто.
Впрочем, «никто» и «никогда» – слишком категоричные понятия. Но у Грэга часто появлялся, как это называют, «третий глаз» – предчувствия, которые имели свойство сбываться, даже если он просил об обратном – об ошибке своей обострённой интуиции.
– Мы только начинаем притираться, – Макс инстинктивно заслоняет собой Альду, и Грэгу стоит большого труда не прижмуриться довольным котом. Ах-х-х, как это хорошо! Наконец-то!
А ещё, думается ему, что у них это взаимно. Пошёл процесс взаимообмена. Каждый что-то пережил, остановился на каком-то этапе. А сейчас заново начинают оживать, как растения, что выходят из влажной почвы по весне. Теперь очень важно, чтобы никто не растоптал их, не уничтожил. Чтобы безжалостное солнце не иссушило. Чтобы вовремя пролился благодатный дождь. И садовник не подкачал.
Каково это – быть творцом? Скульптором человеческих душ, как Юля? Как достучаться, добраться до запечатанных наглухо людей, что не хотят жить или дышать? Теряют смысл жизни?
Каково это – быть творцом, что сумеет разжечь искру таланта, найти лучшее, вытянуть это из человека и заставить поверить в себя? Грэг знал: творец – это не что-то такое абстрактное или непонятное. Творцу не обязательно иметь высшее образование и выучить наизусть всякие методы и приёмы. Творцу достаточно чувствовать, заглядывать вглубь.
Он вспоминал творцов, что всколыхнули его жизнь. Двух совершенно разных людей – учителя пения и дядю Федю – столяра.
У первого пели все, даже те, кто не имел слуха и голоса. Самая певучая школа. Самые талантливые ученики. Они побеждали на конкурсах и с удовольствием выступали на городских мероприятиях. Школьный хор, где пели дети и учителя. Дуэты, трио, ансамбли – Андрей Иванович объединял и комбинировал по голосам кого угодно. Сочетал, на первый взгляд, несочетаемое. И у него получалось. Может, потому что он умел гореть и любить? Видел невидимое и слышал недоступное другим?..
У второго, дяди Феди без педагогического образования, попавшего в школу почти случайно после тяжёлой болезни и травмы, творили все. Учитель труда,
