- Мы не обсуждали это, потому что тебе было плохо, но этого не должно было произойти, ты меня поняла? Если ты не в состоянии понять, что от этого парня нужно держаться подальше, я сама удержу тебя.
- Мама, - у меня в голове не укладывалось, что она поступает со мной вот так. Она дождалась момента, когда я впервые за долгое время почувствовала себя сильной – и сделала все, чтобы разрушить это!
- Мне все равно, что придется сделать для этого, - она меня не слушала. – Мне все равно, придется ли отправить тебя учиться куда-то подальше или поменять школу в городе. Мне все равно, придется ли мне ходить за тобой следом двадцать четыре часа в сутки. Ты больше не увидишь его, Галлея. Я не позволю тебе разрушать свою жизнь собственными руками.
- Да почему ты так уверена, что я собираюсь вернуться к нему? – взорвалась я, когда она замолкла на мгновение, чтобы сделать вдох. – Почему ты даже не попыталась узнать, зачем именно я ходила на улицу?!
Мама открыла и закрыла рот.
- Что?
- Почему ты никогда не можешь подождать несколько секунд, чтобы я могла рассказать тебе, как все было? Почему тебе нужно сначала сделать выводы и обвинить меня во всем? Ты никогда не даешь мне ни малейшего шанса!
- Неправда, - самодовольно ответила она.
- Правда, - кивнула я. – Ты не даешь мне и слова вставить. А потом удивляешься – почему это я ничего тебе не рассказываю и ничем с тобой не делюсь. Да я просто не могу ничего тебе доверить, потому что ты все равно все извернешь так, что даже мои собственные мысли станут твоими!
- Нет, Галлея, - медленно начала мама, пытаясь скрыть, что мои слова ранили ее. – Ты не всегда осознаешь, что стоит на кону, а я вижу это.
- Я ничему не научусь, - сказала я ей так же медленно, - пока ты мне не позволишь.
Мы стояли на кухне, я и моя мама, вглядываясь в лица друг друга и встретив, наконец, то, что встало между нами с июня. Невидимая преграда будто исчезла, и мы впервые за долгое время увидели друг друга четко и ясно. Сейчас я нуждалась в ее возвращении и в ее вере в то, что я смогу найти собственный путь.
- Хорошо, - сказала она, наконец, пробегая рукой по волосам. – Хорошо.
- Спасибо, - откликнулась я, когда она выключила свет, и мы пошли наверх вместе, ее шаги звучали точно в такт моим. Все еще только начинало строиться заново, но в этот раз мы найдем правильную дорогу и больше никогда не зайдем в тупик, больше никогда не потеряем друг друга. Есть ведь и другой способ жить, можно разговаривать и гулять вместе, а не только заключать соглашения. Всегда можно изменить что-то, даже если это было создано твоими руками.
Когда ты поднялись наверх, мама остановилась.
- Так все же, - тихо спросила она, - что ты сказала ему?
Я взглянула в окно, увидела желтый квадрат света в доме Скарлетт.
- Что он не такой, каким я его считала. Что он подвел меня, и я больше не могу его видеть. И – до свидания.
Возможно, мама очень многое хотела сказать или спросить, но она только кивнула. Мы выучим этот урок медленно, будем принимать правила на ходу, но все будет хорошо. Мы снова станем теми людьми с фото в Большом Каньоне, возможно, даже вспомним комету «Галлея».
- Для тебя так лучше, - просто сказала она, открывая дверь в свою комнату.
Никто не может запланировать момент, когда найдет или потеряет свою дорогу. Стоя на пороге комнаты, я подумала о бабушке Галлее и о том, как она прижимала меня к себе, когда мы вместе смотрели на небо. Я всегда считала, что тогда мне всё только показалось и я всё придумала, но теперь, закрыв глаза, я ясно увидела ее, пересекающую звездное небо надо мной.
Часть 3. Грейс
Глава 18
- Ох, милая, какая же ты красивая! Брайан, иди сюда с фотоаппаратом, тебе нужно ее увидеть. Встань здесь, Галлея. Нет, вот здесь, чтобы окно было рядом. Или, может…
- Мам, - я снова убирая проклятый ярлычок, впивающийся мне в спину с той самой минуты, как я влезла в этом платье, - пожалуйста, не сейчас.
- Хорошо, но нам нужно сделать фотографии, - сказала она, отодвигая горшок с цветами в сторону, - с тобой одной, а потом еще несколько, когда Ной придет.
Ной. Каждый раз, слыша это имя, я не могла поверить, что действительно, впуталась, во все это. Выпускной, чересчур пышное платье и идиотский ярлычок – это еще куда ни шло, но ко всему этому в комплекте прилагался еще и Ной Ван… Я определенно в аду.
- О господи! – воскликнула мама, глядя куда-то поверх моего плеча и поднося руку ко рту. – Ты только взгляни на себя!
В дверях стояла Скарлетт, и, кажется, она стала еще больше, чем несколько минут назад. Она была уже на девятом месяце, ее живот гордо выпирал так, что именно его вы замечали первым, стоило ей войти в комнату. Ее платье было сшито мамой Кэмерона специально для Скарлетт. Миссис Ньютон была так счастлива, что ее сын идет на выпускной с подругой, что проводила целые дни, делая выкройку и подгоняя наряд по фигуре. Это было черно-белое платье с вырезом в виде капли, в котором огромная грудь Скарлетт смотрелась просто великолепно. Юбка платья мягко ниспадала к коленям, и подруга выглядела замечательно, хоть и была громадной. На ее лице была широкая гордая улыбка – и Скарлетт становилась не просто замечательной, а идеальной.
- Та-дам! – она подняла руки, входя в комнату, словно была призом в игре. – С ума сойти, да?
Моя подруга стояла передо мной, и мне пришлось улыбнуться ей в ответ. С того момента, как мы решили, что обе исполним мечту любой семнадцатилетней девушки и пойдем на выпускной, ничто не было адекватным и спокойным. Но, честно говоря, ничего адекватного и спокойного в нашей жизни не происходило уже давно.
С января что-то изменилось. Я не могла бы сказать точно, что именно, но теперь все шло не так, как раньше. Мама придерживала язык и раздумывала, прежде чем выразить свое мнение, и со временем перестала быть психотерапевтом дома, оставшись лишь мамой. Собираясь сказать что-то на своем профессиональном языке, она теперь задерживала дыхание и замолкала, а затем обращалась ко мне, как к дочери, а не как к пациентке перед ней. Сейчас мама была занята и другими вещами – продажей дома бабушки Галлеи и визитами к ней в дом отдыха, а также новой книгой о дочерях-подростках. Может быть, она будет приводить в пример нашу с ней ситуацию. Может быть – нет.
Что до Мэйкона, я не особенно много общалась с ним с той ночи у нас во дворе. Он стал ходить в школу еще реже, а, когда все же приходил, я успешно избегала встреч с ним. Но, где бы я не увидела его краем глаза, в моей душе это немедленно вызвало острую боль, такую же, какую я чувствовала в своем запястье каждое утро или в ребрах, когда резко поворачивалась или неудобно ложилась. В марте пронесся слух, что мать выгнала его из дома. Тогда я волновалась за него. В середине апреля я узнала, что он встречается с Элизабет Гандерсон, и проплакала два дня.
