Сзади послышался шум и движение. Семен вздрогнул и обернулся. Он увидел людей, которые ждали, глядя на него и богов, порой негромко переговариваясь между собой. А еще Семен увидел стол — металлический прозекторский стол. Сердце его пропустило пару ударов. Он сразу понял, что это место для жертвоприношений и что он — жертва, чьей кровью будут поить богов.
Потом он увидел Жрицу и Жреца. Они стояли подле стола и о чем-то негромко спорили.
Семена не оставляло ощущение нереальности происходящего. Вот он видит перед собой мужчину и женщину: современные люди, ей на вид лет тридцать, ему — может, чуть больше сорока. Они хорошо одеты и ухоженны и обсуждают совершенно невозможные, не укладывающиеся в голове вещи.
— Не понимаю, зачем ждать, — упрямо повторяла женщина.
— Я хочу увидеть статуэтку. Столько веков она считалась утерянной… Осталось подождать какой-то час. Она тоже получит свою порцию крови.
— Ты рехнулся? Статуэтке-то кровь зачем?
Мужчина оглянулся на богов и высокомерно сказал:
— Ты не понимаешь. Я сказал — мы будем ждать. Пусть пока приготовят жертву к обряду.
Он кивнул стражам, и они подхватили Семена под руки и потащили его к столу. Он хотел было закричать, позвать на помощь, воззвать к милосердию собравшихся… Но случайно глянул в сторону богов, и крик замер в горле. Статуи следили за происходящим. На неподвижных каменных лицах влажно блестели живые глаза…
Мир словно лишился красок и звуков. Семен чувствовал, что погружается в состояние, граничащее с безумием. Сопротивляться не было смысла — и он не пытался вывернуться из рук стражей, которые возложили его на стол и привязали ремнями. Он смотрел на толпу людей, жадно ожидавших его смерти, потому что больше всего на свете боялся снова увидеть глаза богов.
Вот по толпе прошел шорох, и люди расступились. Человек торопливо вышел вперед, преклонил колени и протянул Жрецу деревянный ящичек.
Тот схватил его, открыл, отбросил в сторону лоскут ткани. И почти сразу же его лицо — красивое, до странности похожее на лик изваяния — исказилось от бешеной ярости. Он швырнул подделку о бетонный пол, и она разлетелась на темные бесформенные куски. Но звук от удара странным образом размножился многократным эхом, и толпа верующих заозиралась в растерянности. Возле дверей замелькали темные фигуры, полоснули направленные вверх выстрелы, и крик, приправленный нецензурщиной, покатился по огромному помещению:
— Всем лечь! На пол! Лечь на пол, мать вашу! В случае неподчинения стреляем на поражение!
Верующие заметались. Кто-то бросился к статуям богов, но Жрец и стражи отшвырнули нечестивцев, другие просто жались к стенам, некоторые ложились на пол. Вдруг раздался высокий тоскливый звук. И сторонники культа, и омоновцы оглядывались в некоторой растерянности.
А потом заметили, что массивные двери, отделявшие внутреннее помещение храма, начали закрываться. Они скользили по металлическим направляющим, вделанным в пол, и скрежет металла о металл рождал в воздухе подобие тоскливого стона.
Семен понял, что открыть эти двери будет очень непросто. Он видел, что Жрец и Жрица спокойно ждут, прижавшись к стене позади статуй. Если они так спокойны… это значит, что ОМОНа они не боятся и очень может быть, что из внутреннего помещения есть еще один выход.
— Эй, не оставляйте меня тут! — завопил он изо всех сил. — Вытащите меня!
Бойцы словно очнулись. Двое проскочили внутрь и, толкая стол, потащили его к выходу. Двери закрывались медленно, но все же закрывались, и бойцы сперва выбежали сами, а потом стали тянуть стол с Семеном. Стол застрял, так как створки уже сошлись слишком близко. Было очевидно, что тяжелый металл хлипкая конструкция стола не удержит, а потому омоновцы торопливо вытащили ножи и принялись за ремни на руках жертвы. Двери закрылись, смяв металлический стол. Семен рывком успел выдернуть освобожденный торс из смертельных захватов и повис на искореженном столе, все еще привязанный за ноги, извиваясь и стеная от боли.
* * *
— Вывих, да-да, так неудачно и буквально на ровном месте. Да, врач сказал — несколько дней покоя и все пройдет. Да, конечно, да, я передам. Спасибо.
Циля повесила трубку и повернулась к мужу. Семен валялся на диване, просматривая какие-то бумаги. Они решили не рассказывать родственникам о приключениях, связанных со статуэткой. Меньше вопросов — и все будут спокойнее спать.
— Хочешь чего-нибудь? — спросила Циля.
— Мм? — Он отрешенно взглянул на жену поверх бумаг. — Да в общем, нет.
Подавив вздох, Циля пошла к двери. Семен бросил бумаги.
— Рыбка моя, иди сюда, — позвал он. — Посиди со мной и скажи — а чего хочешь ты?
Некоторое время они просто сидели рядом, обнявшись. Семен понимал, что жизнью во многом обязан жене. Именно неугомонная Циля проторчала у окна битый час, с того момента как он ушел на встречу с курьером. Она успела заметить, как муж вошел во двор и как его затолкали в синий «инфинити». Она дозвонилась до следователя Антона Николаевича. Циля при всем желании не смогла бы вспомнить, что она кричала в трубку, но это и не так важно. Важно, что ОМОН, направляемый сигналом от жучка, который был спрятан в статуэтку, успел вовремя. Они не стали, как первоначально планировалось, ждать, пока сектанты начнут расходиться после церемонии, а начали штурм немедленно.
— Я ничего не хочу, — сказала она. — Просто хорошо, что ты дома.
— Да… Послушай-ка, а давай съездим куда-нибудь?
— Куда?
— Надо подумать, где бы мы могли побыть вместе и отдохнуть?
— К дяде в Эйлат?
— Нет, я хотел сказать, только мы — ты, я и дети. Может, на какой-нибудь курорт?
— Ой, правда? Ты поедешь на курорт? — Циля оживилась. — Ой, мне надо подумать…
И она сорвалась с места, подхватила мобильник и принялась названивать знакомой девочке из турагентства.
Я, наверное, стал старый, думал Марк. Или просто мудрый? Или просто взрослый? Иначе почему в моей голове мелькают такие странные мысли о возрасте и счастье? Что такое счастье? Не будем связываться с глобальными размышлениями. Вот чем был счастлив Марк еще несколько лет назад? Удачно написанной статьей. Красивой женщиной, которую удалось соблазнить. Открывшейся перспективой. То есть, грубо говоря, что-то хорошее должно было случиться, чтобы я почувствовал себя счастливым.
А сейчас? Я проснулся, и первой моей мыслью — еще до того, как я открыл глаза — было: «Господи, хоть бы ничего не случилось». Это так удивило меня самого: я впервые почувствовал, что не жду от жизни ничего нового. Не хочу перемен. Меня устраивает то, что есть. Я лежу в постели с женщиной — и я не хочу иной жены. Мои дети спят, и я счастлив тем, что у них не болит животик и не текут сопли.
