— Не поеду в университет сегодня. Лучше… Начну вещи собирать. Высадите меня у метро, пожалуйста, я домой поеду…
Произнесла постепенно слабеющим голосом, перевела взгляд за окно, следя за тем, как в первый же осенний день Киев почему-то резко решил стать серым…
— Как хочешь. Завезу тебя.
По тону мужчины, как всегда, невозможно было понять, насколько он недоволен ее решением. И Ане привычно захотелось отвесить себе оплеуху за то, что ей почему-то понять это было важно…
Высоцкий действительно подвез ее под калитку, вид которой теперь вызывал небывалый шквал эмоций. Аня в жизни не подумала бы, что ей может быть больно смотреть на родной дом. Физически больно и невероятно страшно.
— Если дождешься — я смогу забрать тебя ближе к восьми. Если закончишь раньше — вот ключи.
Корней, как всегда, говорил исключительно по делу. Потянулся к бардачку, достал оттуда связку, вручил Ане… Так просто… Совершенно не опасаясь.
— Но прежде, чем открывать квартиру, наберешь меня. Я объясню, как снять с сигнализации.
Поборов привычное желание протестовать, которое просыпалось в Ане, когда Высоцкий в очередной раз удивлял своей холодной благородностью, девушка взяла в руки ключи, послушно кивнула. Знала, что будет сидеть в родном доме до тех самых восьми, что ни за что на свете не полезет сама открывать квартиру Высоцкого…
— Я знаю, что вы с бабушкой договорились, что я побуду какое-то время у вас. Под присмотром… — Аня начала, Корней хмыкнул, но смолчал, позволяя закончить. — Но хочу, чтобы вы знали, я смогу найти, где пожить пока. Даже бабушке можно не говорить…
Положа руку на сердце, Аня говорила куда уверенней, чем на самом деле чувствовала. Но в тот момент казалось, что пожми Высоцкий плечами, брось «ок, договорились», высади ее и уедь, ей станет легче. Да только…
— Завязывай со схемами, Аня. Мне казалось, ты должна была усвоить урок. Нет?
Высоцкий отмахнулся, посмотрел на нее довольно пристально, без осуждения, но явно сдерживая раздражение. Понимая, что в очередной раз опростоволосилась перед ним, Аня снова опустила взгляд, ненавидя розовеющие щеки.
— Все будет так, как мы договорились. Я предлагал твоей бабушке снять для тебя квартиру, но ей этот вариант не понравился. И я не собираюсь тебя контролировать, если ты этого боишься. В моем доме есть некоторые правила, мы обсудим их вечером. Но на твою свободу, в разумных пределах, они никак не посягнут. Дневник проверять и математику с тобой делать я не собираюсь. Поэтому прекрати себя накручивать и просто прими. Думаю, так будет легче.
На очередное нравоучение Ане нечего было ответить. Успокоило ли ее заверение Высоцкого — нисколько. Скорее лишь сильнее убедило, что накручивает она себя не просто так, но вступать с ним в спор не было смысла. Поэтому кивок и девичья рука потянулась к ручке.
— До свидания, — Аня шепнула, услышала негромкое «пока» в ответ, выскочила из машины…
Следила, как Высоцкий сдает назад, разворачивается, выезжает с их улочки на дорогу… И когда машины уже не было видно — все равно какое-то время еще следила… Сама не знала, за чем. Вероятно, оттягивая момент попадания в дом, переставший быть родным.
В назначенное Высоцким время Вадим снова, как и прошлым вечером, сидел в его кабинете, с усмешкой поглядывая на часы. Думал о том, как забавно подденет шефа, когда тот явится…
Все время, что они сотрудничали, Корней Владимирович ратовал за пунктуальность. А сам… Обещал быть в двенадцать… И опаздывал.
Но в целом на настроение Вадима это влияло не сильно. Он предчувствовал плодотворный разговор, испытывая разной степени предвкушение каждый раз, когда в уме рассчитывал, какой жирности «исход» в конверте его ожидает.
Вчера Корней ушел, толком ничего не сказав, и если поначалу Вадим слегка встревожился — подумал, что шефа могла разозлить его инициативность, то в какой-то момент его озарила мысль, моментально поставившая все на свои места. Злость Высоцкого касалась не Вадима, а самого начальника!
Вчера Корней злился на себя из-за того, что подчиненный его обскакал. Сам он месяцами водил хороводы вокруг несговорчивых Ланцовых, а Вадим так просто нашел выход на сговорчивую… И все за неделю оформил. Ну прелесть же. Прелесть…
Как всегда, приходя к тому же выводу, Вадим улыбнулся, глядя невидящим взглядом за окно кабинета Высоцкого. Когда дверь открылась, впуская привычного порывисто движущегося хозяина, не вздрогнул, но на сей раз уже не стал тянуть резину — сразу встал, протянул руку…
Высоцкий явно увидел этот жест, вот только не поспешил ответить, а прошелся взглядом по подчиненному, кивнул, проигнорировал руку, обошел стол, положил на него телефон, уперся руками о столешницу, глянул на Вадима немного с прищуром. Смотрел довольно долго… И совсем не так, как ожидал Вадим. Пусть на уважительный восторг он при всем своем оптимизме не надеялся, но хотя бы жиденькие аплодисменты очевидно заслужил. Но вместо этого получил короткое:
— Ручка есть? — глаза Высоцкого стали еще уже, а вот Вадима — шире. Как и улыбка, теперь слегка непонимающая.
— Какая ручка? — парень спросил, непроизвольно глянув на те самые ручки, хранившиеся на столе начальника в достаточном количестве.
— Шариковая, — ответ Высоцкого ничего не прояснил. Как и измененная поза — оттолкнувшись от столешницы, он выпрямился, сложил руки на груди, продолжая смотреть прямо на Вадима. И с каждой секундой последнему становилось под этим взглядом все более некомфортно. Вот только в чем причина — неясно.
— З-зачем ручка? — продолжая улыбаться по инерции, Вадим потянулся к внутреннему карману, в котором хранился именной Паркер. Сделанный себе же подарок с первой получки с выгравированным именем. Почему-то вспомнилось, как он хвастался приобретенной «статусной» вещью перед Высоцким, а тот только хмыкнул, тем самым выражая свой привычный скепсис.
— Заявление писать, — Высоцкий ответил, а с губ Вадима сорвался непроизвольный смешок.
— К-какое заявление?
— О прекращении трудового договора по договоренности сторон. Сегодняшним числом. Сейчас пишешь, собираешь свои манатки. И чтобы к двум и следа твоего не было в офисе, понял? А подумаешь что-то с собой прихватить — твои шмотки еще и перетрясут на выходе. Понял меня?
Вадим снова рассмеялся, почему-то свято веря в то, что Высоцкий так шутит. Конечно, это не совсем в его стиле, да и жестковато немного, но а как иначе-то? Других вариантов нет. Просто нет…
— В-в смысле, шеф? Мне уже смеяться или подождать немного? — Вадим посмотрел Высоцкому в глаза, даже не осознавая, насколько ярко в его глазах горит надежда. Почти такая же, как горела у девчонки, спросившей его вчера вечером полушепотом: «вы можете что-то сделать?». Вот только если ей он не дал ложную надежду, потому что от этого было бы только хуже, то в случае с Вадимом понимал — он в принципе не стоит того, чтобы тратить себя на подбор формулировок.
— Смеяться, Вадим. Смеяться. Писать заявление и смеяться.
Корней потянулся к стопке чистых листов, лежавших на столе, достал один, а потом впечатал ладонью в стол рядом с Вадимом. Достаточно громко, чтобы тот непроизвольно вздрогнул, а во взгляде наконец-то зажегся страх и отдаленное понимание…
— Когда я брал тебя на работу, Вадим, мы долго обсуждали с тобой, как будем работать. Тебя, конечно, больше интересовало, как я буду тебе платить, но этим наш разговор не ограничивался. Я предупреждал тебя, что не потерплю самодеятельности. Я предупреждал тебя, что мы не применяем приемы, которые могут хоть как-то, минимально, отрицательно отразиться на репутации фирмы. Я предупреждал тебя, что вторых шансов не будет. А ты косячил, Вадим. Раз за разом косячил, вот так же дебильно улыбаясь, как улыбаешься сейчас, реагируя на мои предупреждения. Ты. Рейдернул. Дом. — Высоцкий произнес каждое из слов отдельно, надеясь, что так их смысл дойдет до без пяти минут бывшего подчиненного лучше. — Ты. Поставил. Фирму. Под. Удар. Ты должен был просто исполнить мое поручение, а вместо этого наворотил столько говна, что это самое говно должно у тебя из ушей литься. И у меня вместе с тобой. Что ты смотришь на меня? Даже это понять не в состоянии? Ты облажался на все сто, Вадим.
