стала расспрашивать, вызывать на откровенность, интересоваться, о каком деле идет речь… Если бы я знала тогда, что его убьют, я бы нашла тысячу слов, тысячу причин, чтобы удержать его дома! Но шестое чувство не подсказало мне, что случится беда… Как же горько я буду жалеть о том, что так мало ему сказала…***
Макса убили.
Эта фраза звенела в ушах без остановки, будто кто-то бил в набат. Раз… Макса убили. Два. Убили. Три… Убили. Я отчаянно зажала уши ладонями, но слова не исчезали. Я почти не воспринимала реальность. Видела словно в тумане, как мечется по комнате Аллигатор, туда-сюда, туда-сюда, кому-то без конца звонит по телефону, что-то орет… Потом звонят ему, он в бешенстве рычит в динамик ту же фразу…
Макса убили.
— Как?! Объясни! — Это не мой голос. Это какая-то чужая женщина говорит, нет, кричит, — надрывно, истошно, словно под пыткой. Узнать о таком, осознать, что его нет, — самая жестокая пытка.
— Его застрелили прямо возле бизнес-центра. Телохранитель не успел. Как и скорая.
— Я не верю! — вроде бы сижу на диване, а кажется, будто на карусели, перед глазами все кружится. Слезы льются из глаз, делая туманную пелену еще непроглядней. Бледное лицо Аллигатора расплывается, как и массивная фигура. — Кто?! Кто это может быть?!
— Либо Коготь, будь он неладен, либо толстяк, у которого бабки скоммуниздили.
— Но ему же уже все вернули!
— Видать, зуб наточил, не простил.
— И сдался же вам этот гребаный кейс! — заорала я так, что чуть не оглохла. — Из-за него погиб Макс!
— На самом деле, когда тебя послали на задание, нас интересовали далеко не бабки. В кейсе была флешка с компроматом на Ворона и Когтя. Вот почему сам Коготь согласился помочь Ульяне — ведь компромат на него оказался в наших руках. Она ее выкрала, но мы подстраховались, подменили флешку. Поэтому он согласился сдать Ульяну и молчать про то, что мы замешаны, а мы взамен отдали ему компромат. Только траблы в том, что я не знаю, кто убийца: он или жирдяй. Может, вообще, кто-то другой…
А потом обрушилась тишина. Только часы на стене раздражающе тикали и громко сопел Аллигатор. Страшная, почти осязаемая тишина, которая проникала в каждую клеточку тела и обостряла и без того режущее отчаяние.
— Я найду эту гниду! — угрожающе пообещал Аллигатор. — Найду и…
Он протянул руку и сжал пальцы в увесистый кулак, показывая, что собирается сделать с убийцей Макса. И этот жест был красноречивее всех слов.
Я встала. Цепляясь ослабевшими пальцами то за спинку, то за стенку, я в полной прострации побрела в комнату.
— Ты куда? — догнал меня вопрос.
— Мне больше нечего здесь делать. Хочу собрать оставшиеся вещи и… — облизала пересохшие губы. Боже, как тяжело говорить. Каждое слово как лезвие. — Поеду к себе.
Аллигатор понимающе кивнул.
— Я пришлю Марию, она поможет с вещами.
Я плохо помню, что было дальше. Кажется, я прижималась к стене, а домработница, не задавая лишних вопросов, раскладывала одежду по сумкам. Потом вернулся Аллигатор, взял меня под руку и провел к машине. Ноги подкосились, и он подхватил меня на руки. Так и донес. Звук закрывшейся дверцы немного отрезвил. Я окинула особняк прощальным взглядом, и он тут же растаял в пелене слез.
Чтобы хоть как-то избавиться от сумбурных мыслей, я болтала, что в голову взбредет, и Аллигатор поддерживал разговор. Пустой и бестолковый, потому что говорить было не о чем, но мы все равно продолжали плести ерунду. Только не молчать. Только не слушать мысли. Только не впадать в истерику.
Потом он помог мне дойти до квартиры. Остановившись на пороге, я прошептала — на большее просто не было сил:
— Спасибо. Ты очень много для меня сделал… Очень много для той, которую не переносишь.
— Ты — его выбор. И я его уважаю.
— Была. Была его выбором… — зачем-то поправила я и быстро захлопнула дверь. Потом началась истерика. Помню, как раскрывала чемоданы, подбрасывала одежду вверх и смотрела, как она падает на пол. И не знаю, чем бы все кончилось, если бы не звонок Лены. Мобильный все звонил и звонил, а я не могла его найти. Ходила по комнате и просто звала его, как умалишенная. Наконец определила, откуда идет звук, и дрожащей рукой ответила. Лена что-то говорила, я слышала ее голос, но не понимала, что именно. Никогда в жизни мне не было так чудовищно больно. Так пусто внутри. Так зверски одиноко. Словно я прижимала к груди что-то очень родное и дорогое, а его вдруг взяли и отняли.
— Ну, что скажешь? Эй, ты в порядке, почему молчишь? — доносилось из трубки.
А у меня ноги к полу приросли, а рыдания застряли в горле. Еще чуть-чуть — и рухну. В голове снова зазвучала страшная фраза и я не заметила, как произнесла ее вслух.
— Господи! Ты только держись, слышишь? Я сейчас приеду! — донесся до меня взволнованный голос сестры. Она положила трубку, а я продолжала стоять, слушая монотонные гудки. Слушала и мысленно молила об одном: чтобы сестра поскорее приехала. Иначе я просто сойду с ума…
Не знаю, сколько времени прошло, когда они приехали. Лена и ее сын. Имя я не запомнила. Я вообще плохо видела и слышала, будто в каком-то вакууме находилась. Милый мальчик, садись, вот чай, печенье. И ты, Лена, садись, только не смотрите так. Ничего не спрашивайте. Давайте просто посидим. Это мысли или слова — не знаю. Но сестра со своим сыном сидели и пили чай. И ничего не спрашивали. Просто рассказывали о том о сем. Примерно через час — по ощущениям — я наконец перестала ходить туда-сюда и села за стол. Потом разглядела ясные голубые глаза Вовки и да, вспомнила его имя. Темные волосы, ямочки на щеках и доверчивый взгляд. Ленка может гордиться. А у меня… У меня, наверное, уже никогда не будет детей. Снова обжигающая мысль, и я в который раз прикусила губу.
— Тетя Алина, давайте я ваши вещи разложу? — звонкий голос мальчика на миг рассеял туман. Я, кажется, даже улыбнулась.
— Спасибо. Пусть лежат.
