Сердце мое забилось — Габриэль?
Но это Эрлих, старый «еке», в плавках, смеется, тощий и жилистый, серебристые волосы на его теле пахнут солью и песком.
— Эрлих! Ты еще купаешься в море по утрам? Даже в такие дни!
— Вот уже тридцать лет. Еще с твоим отцом. Всегда перед работой. Ну-ка, раздевайся и залезай в воду.
— Я уже стар… — отвечаю я, улыбаясь.
Мы разговариваем немного, а он все время изображает бег на месте, чтобы согреться, потом оставляет меня и бежит поупражняться на снарядах. Накрапывает дождик. Появляются всякие чудаки. Рыбаки-любители. Уже около семи. Я ухожу. Выехав на дорогу, я замечаю, что женщина, которая появилась из воды и грудь которой я случайно увидел, идет по левой стороне. На ней куртка. Она останавливается и смотрит на меня, медленно поднимает руку. На мгновение у меня появилась мысль, не подвезти ли ее, я колеблюсь немного, но продолжаю ехать, весь потухший, легкая тошнота подкатывает к горлу.
По дороге к гаражу я снова останавливаюсь у старого дома. Уверен, что ничего не обнаружу, и, несмотря на это, не могу не остановиться, не вылезти из машины, не посмотреть наверх, на закрытые ставни. Прошло уже четыре месяца, как он пропал.
Мне страшно хотелось проникнуть в квартиру.
Я смотрю на наружные трубы, длинная канализационная труба идет до второго этажа, ищу выступы в стене, вижу, что ставни чуть-чуть приоткрыты.
Сзади гудят. Женщина-автоинспектор подходит ко мне посмотреть, в чем дело. Я трогаюсь, приезжаю в гараж. Эрлих, свежий и бодрый, уже сидит над счетами. Будь он на моем месте, давно бы забрался наверх без всякого труда.
Ночью в этом переулке никого нет. Может быть, попросить Хамида, чтобы он нашел кого-нибудь, кто сможет залезть туда? Если у него был среди родственников террорист, то наверняка найдется в родне и профессиональный взломщик, только бы мне потом не завязнуть.
Нет, надо найти какого-нибудь мальчишку, какого-нибудь подростка, который сможет легко забраться туда. Кого-нибудь, кто не поймет в точности, что именно он делает, кого-нибудь постороннего, но не совсем, кого-то, кто хоть немного доверяет мне. Может быть, кого-нибудь из временных рабочих в гараже.
Я приглядываюсь к рабочим, кручусь между ними. Они делают вид, что не замечают меня, но я чувствую, что разговоры прекращаются, когда я приближаюсь к ним, музыка звучит тише. Немногих я знаю тут по имени. Но вот кто-то поднимает на меня глаза, тоже рассматривает меня. Снова этот мальчик, который поранился тогда, теперь он уже совсем поправился. Улыбается мне смущенной, но открытой улыбкой. Берет большую отвертку и с видом опытного механика подходит к высокой и толстой женщине, стоящей у маленького «фиата» с поднятым капотом.
— Садитесь за руль, госпожа, попробуйте ее завести, жмите все время на газ и делайте то, что я скажу.
Она смущенно улыбается, влезает в машину и заводит ее, а мальчишка встает на крыло и начинает возиться с мотором. Ну и дела! Всего лишь два месяца назад он подметал тут, а сейчас уже набрался смелости налаживать мотор. Но я ничего не говорю. Только стою и смотрю на него, а он чувствует мой взгляд, но продолжает что-то там налаживать — то увеличивает, то уменьшает число оборотов, не соображая, что делать дальше. В конце концов к нему подошел один из механиков-евреев, раскричался, оттолкнул его от машины. Но мальчишка не обиделся, смотрит на меня издали и улыбается, будто дразнит.
«Этот, — загорелся я, — сумеет быстро залезть на стену и, может быть, будет молчать».
И это было как сон, вся та пятница, сладкий сон, потому что я ночевал в ее доме, и ужинал, и завтракал вместе с ней, и до сих пор счастлив, хотя теперь и замешан, возможно, в чем-то уголовном.
Только я вошел утром в гараж, он схватил меня, как будто ждал, отвел в сторону и сказал, что я нужен ему для какой-то небольшой ночной работы. Он спросил, могу ли я не возвращаться сегодня ночью в деревню. Я ответил, что с этим все в порядке и что я могу остаться ночевать в гараже. А он сказал: «Зачем же в гараже, будешь ночевать у меня дома. Я позабочусь о тебе». У меня чуть ноги не подкосились от радости. В голове помутилось. Но я лишь слегка улыбнулся. А он добавил: «Только не болтай лишнего, ты умеешь держать язык за зубами?» «Ясно, не буду болтать, — сказал я ему, — сколько захотите, столько и буду молчать». Он посмотрел на меня, словно какой-то прибор испытывает. «Ты умеешь лазить?» «Куда?» — спрашиваю я. «Неважно, — замялся он, — потом увидишь. Что это у тебя в мешке?» Он даже не дал мне ответить, взял у меня из рук и заглянул внутрь, видит — лепешка и книга стихов Альтермана. Я думал — умру. Он вытащил книгу и спросил: «Что это?» «Книга», — ответил я ему. «Чья?» — «Это моя книга. Я иногда читаю ее». — «Ты читаешь ее?» Он поражен, смеется и снова кладет руку мне на голову, как в тот раз. Я вижу, как рабочие издали с любопытством смотрят на нас. Он полистал страницы, а заглавную не посмотрел. «Ты понимаешь, что там написано?» — «Иногда». И я быстро выхватил у него книгу. Он совсем загорелся, просто в восторг пришел, снова погладил меня, позволяя себе то, чего не позволял с другими — всегда остерегался, как бы не дотронуться до кого-нибудь и как бы кто-нибудь не дотронулся до него. Потом снова вытащил бумажник, набитый деньгами, словно тот все время мешает ему и он хочет от него избавиться. Вытащил бумажку в сто лир и сказал: «Пойди купи пижаму и зубную щетку и вернись сюда в четыре часа, после того как все уйдут. Я возьму тебя к себе. Скажу Хамиду, что сегодня ты не поедешь в деревню». «Но я ведь могу и сам добраться до вашего дома», — сказал я. А он удивился — откуда я знаю, где он живет. Забыл уже все. Я напомнил ему, что он однажды посылал меня туда за сумкой. Он не вспомнил, но сказал: «Ладно, приди туда к четырем». «Хорошо, — сказал я, — но какую пижаму мне купить?» Он рассмеялся: «Это пижама не для меня, а для тебя». Я и без него знал, просто так спросил, потому что совсем обалдел от радости. До чего счастливым почувствовал я себя вдруг.
И вот я с сотней лир в кармане пошел в город. Сначала пошатался по улицам, иду себе прямо по проезжей части, чуть под машину не попал. Все время нащупываю в кармане сто лир, стою посреди дороги и трогаю их, никогда не было у меня сразу так много денег. И хотя выдался холодный дождливый день, я чувствовал себя вольготно, как во время летних каникул. Бреду в толпе, просто так, без всякой цели, смотрю на хмурые лица евреев, постоянно озабоченных своей еврейской судьбой. И хотя небо хмурилось, я уже ощущал запах весны. Просто кричать хотелось от наполнявшей меня огромной радости. Еще немного, и я снова увижу эту девчонку и смогу влюбиться в нее наяву, а не только в мечтах. И я все шел и шел, прочесал почти весь город, и опять вернулся, теперь уже стал заходить в магазины, смотрю, что там продают, потому что кроме пижамы захотелось купить себе еще много чего. На этот раз я не отдам ему сдачу. Когда я входил, сразу догадывались, что я араб, и просили открыть мой мешок, чтобы посмотреть, что там внутри, даже лепешки ощупывали, нет ли там бомбы, тогда я быстро съел часть, а остальное выбросил вместе с мешочком, чтобы больше ко мне не приставали, а книгу положил за пазуху, так стало проще.
