— Ну, радует, что встала. А вы даже этим похвастаться не можете.
— А вот это удар ниже пояса.
— Нет, удар ниже пояса вас еще ожидает, — злорадно сообщаю я и плюхаюсь в кресло, по-хамски закидывая ноги на подлокотник. Как жаль, что мое вопиющее нарушение приличий остается незамеченным.
Кирилл морщит лоб в попытке понять природу такой резкой смены поведения, но черта с два догадается. Я уж точно не собираюсь рассказывать ему о вечерних откровениях кузины, потому только и остается, что измываться особо изощренно и якобы безвредно. Предвкушающе поглядывая на пациента, открываю заветный журнальчик на нужной странице.
— Итак, сегодня у нас в гостях знаменитый меценат, который облагодетельствовал тысячи тысяч больных раком мозга детишек, открыл крупнейший исследовательский центр в стране и беспардонно прется по белым кроликам.
— Боже, — стонет Харитонов, хватаясь за голову более ли менее разработанной рукой. — Жен, милая, отложите это, — кривится.
— Поправка, — хмыкаю. — Жен сегодня никакая не милая! И за эту несусветную чушь вы сейчас ответите по полной программе.
— Текст составлял наш агент, и я его после интервью оштрафовал.
— А то вы — тот, кто согласился с мозгом набекрень валяться овощем на неделю дольше — против такого агрессивного пиара. Да в жизни не поверю! Терпите! — фыркаю. — Кстати, обложка — загляденье, ммм, ах, эти золотистые кудри, на манер нимба обрамляющие лицо, и зафотошопленный до проникания в самую душу взгляд… прямо под стать любви к кроликам!
— Я вас не слышу, не слышу. И ни одного намека не понимаю, — пропевает Харитонов.
— Ну разве существует в этом мире человек, равнодушный к детям, лишенным детства? В своем исследовательском центре мы пытаемся создать как можно более теплую и уютную атмосферу, ведь положительные эмоции играют огромную роль в процессе выздоровления.
Зачитав этот отвратительно лицемерный абзац, я поднимаюсь из кресла и с чувством шлепаю журналом Кирилла по руке. Он весьма проворно отползает подальше и начинает тереть пострадавшее от моей несдержанности запястье.
— Брейк! — возмущается.
— Я ребенок, лишенный детства, а вы так мило об этом рассуждаете, пряча за спину Мурзалиева. — И еще раз шлепаю его журналом по руке. — Получайте! — рычу и снова ударяю.
— Жен, ну пожалуйста, это не я. Серьезно.
— Отвечали не вы или Рашида стягивали не вы?!
Окончательно осмелев, даю Харитонову журналом подзатыльник в надежде, что мозги на место встанут. После этого несчастный мужчина, побитый не только камнями, но даже и разгневанным доктором, не выдерживает, со второй попытки хватает меня за талию и усаживает на кровать, наощупь перехватывая запястья.
— Успокойтесь. — Но я вырываюсь, не могу перестать. — Да что с вами сегодня?
— Вы! — рявкаю.
— Сочувствую. Вот ведь вам досталось, — без тени улыбки отвечает, а я жадно вглядываюсь в его лицо.
Оно уже очень похоже на то, что изображено на обложке, только глаза отличаются. К счастью, не такие омерзительно-лазурные. Надеюсь, что дизайнера штрафовали вместе с пиар-агентом. Пристальное изучение лица Кирилла отвлекло меня от попыток его покалечить, и теперь длинные пальцы опасливо и неуклюже, успокаивающе гладят мои руки, не встречая сопротивления. Злость сменяется смущением и желанием почувствовать чужие прикосновения не только на предплечьях.
— Кузина, поделившаяся со мной этой газетенкой, уверяет, что вы понятия не имеете, как отличить кролика от больного раком ребенка! — пытаюсь разбудить прежнюю озлобленность.
— Ну, Жен Санна, не надо уж совсем в грязь-то меня. Кролики пушистые, а больные раком детишки лысые. Хотя теперь, когда степень волосатости я могу определять только тактильно, и если трогать одних, то обвинят в педофилии, а других — в зоофилии, с идентификацией могут быть проблемы.
Я пытаюсь справиться с улыбкой, но никак. Наконец решаю, что Кирилл слеп и никогда о ней не узнает. Будто то, что я прописалась на кровати пациента — не знак капитуляции. Стремительно поднимаюсь.
— Ваша матушка скоро изволит явиться?
— Думаю, вам уже пора делать ноги. Ррр, укусит, особенно если узнает, что вы избили калеку.
— Я калек бью, вы — обкрадываете. Тут еще вопрос кто кого переплюнул. И вашей матушке повторю в точности то, что сказала вам. Поверьте, не постесняюсь!
Кирилл
Вчера я позволил ей сбежать. Потому что она была расстроена. Такая злая, колючая. Ударила меня, обсмеяла, а я чувствую, что за этим стоит нечто личное. Подумал, что мое заявление ее обескуражило, и потому отпустил, но сегодня так просто не отделается. Я ее требование выполнил, теперь ее черед. Судя по топоту в коридоре, на часах около шести, а я уже бодрствую. Жду Жен, чтобы поговорить до прихода матери, но за дверью становится все более и более шумно, а моего доктора все нет. Считаю на пальцах ее выходные. Как может быть, что Жен чуть ли не живет в больнице, но стоит ей заполучить денек заслуженного отдыха — негодую?
Судя по подсчетам, она должна быть здесь, но уже довольно поздно, голоса за стенами палаты все громче, а Жен не появляется. В чем дело? Снова на осмотре? Почему так скоро? Не потому ли, что дела плохи?
Я же ничего не знаю о состоянии ее здоровья. Червячок вины грызет все сильнее, все чаще вспоминаются деньки, когда я разрабатывал план захвата Рашида. Знаю, что у нее толпа других врачей, знаю, что не зайди исследования в тупик, Мурзалиев сопротивлялся бы куда активнее, но иногда логика бессильна. Особенно если дело касается человека, забравшегося под кожу.
Да, если сильно придираться, то мне по статусу не положено проявлять интерес к своему доктору, но любовь до гроба существует только в сказках для маленьких девочек, а всю жизнь бегать от соблазнов невозможно.
Я женился в двадцать один год на дочери одного из главных партнеров отца — разумеется, с полнейшего одобрения родителей. Нравилась ли мне Вера? Безусловно. Замечательная девушка из не менее славной семьи. Когда-то казалось, что это любовь, хотя, почему бы и не она? Не знаю, никогда не зацикливался на определениях. Сейчас Вера постдок в Университете Фраунгофера, коллаборация с которым сделала нашим семьям рекламу лучшую, чем любое российское инвестирование (постдокторантура — научные исследования, проводимые ученым в первое время после присуждения степени. Ориентирована на получение научных результатов и публикации в высокорейтинговых журналах (с высоким impact-фактором), а не преподавательскую деятельность), но также это означает, что в последние четыре года мы виделись не слишком часто. Отпуска, праздники и некоторые уикэнды — вот и весь мой брак. Разумеется, увлечения случались, и даже серьезные, но они проходили, а уважение к Вере — никогда. Ни разу не было мысли разорвать с ней отношения, и смысла поднимать деликатный вопрос я не видел. О ее грешках предпочитаю не знать, и свои переваливать не собираюсь. Так проще, ибо мы всего лишь люди.
