во время ужина. Потом уже будут всякие речи и аукцион. Пойдем поищем, куда нас посадили.
— Пойдем, — обреченно соглашаюсь я.
Я чувствую себя неуютно. Кажусь себе слишком скованной, слишком ничтожной, особенно по сравнению с Тимуром, который тут словно рыба в воде. Он так свободно перемещается по залу, так непринужденно держится, так легко отвечает на сыплющиеся со всех сторон приветствия и дежурные фразы, словно родился для всего этого.
«А ведь так и есть, — вдруг понимаю я. — Он родился, чтобы продолжить дело своего отца. Господи, что я рядом с ним делаю? Кто я вообще?»
Настроение падает ниже нуля.
А когда оказывается, что за нашим столиком, кроме нас, сидит Соболевский-старший и еще двое незнакомых мне женщин, я совсем теряюсь и мечтаю только о том, чтобы исчезнуть. Желательно прямо сейчас.
— Садись, сейчас еду принесут, — шепчет мне Тимур на ухо.
А я в панике смотрю на стол.
Ого, тут три вилки! Три ножа! А перед тарелкой еще какая-то вилка. С ума сойти…
Официантка ставит перед нами, улыбаясь, какую-то маленькую тарелочку с непонятным содержимым, а я даже не понимаю, как это есть. Ох, черт… Может, я лучше домой пойду, а?
Беру одну вилку из тех, что лежат возле моей тарелки, и ловлю на себе насмешливый взгляд Соболевского-старшего. Не угадала, да?
— Милочка, это вилка для рыбы, — величественно роняет женщина, сидящая рядом с ним. — Кажется, вы перепутали.
Я порывисто хватаю другой прибор.
— А это десертная, — встревает с замечанием вторая.
Губы Соболевского-старшего кривятся в усмешке, и он явно собирается тоже что-то добавить, но тут Тимур поднимает голову от тарелки и смотрит на отца.
У него такой злой взгляд, что даже у меня по спине бегут мурашки.
— Знаешь, пап, когда меня в детстве учили этикету, — начинает он с обманчивой мягкостью, — то мне рассказывали не только о том, какой вилкой есть салат, но и том, что указывать другим на ошибки в их поведении — верх невоспитанности. Поправь меня, если это не так.
Женщина возмущенно ахает.
— А делать замечания старшим, значит, вполне укладывается в твои представления об этикете, Тимур? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, интересуется его отец.
— А разве я кому-то сделал замечание? — притворно удивляется он.
Ох черт, они же сейчас поругаются!
— Тимур, — торопливо встреваю я и кладу ладонь на его сжатый кулак. — Я и правда не очень в этом разбираюсь. Просто покажи, какую вилку надо взять, и все.
— Любую, детка. Мы же не на приеме у английской королевы, как кому-то сейчас кажется. Можешь хоть руками есть, лично я так и планирую делать. Но только за другим столиком. Здесь мы, кажется, не вписываемся в компанию. Приятного всем вечера!
Тимур берет свою и мою тарелку, кивает отцу и его соседкам, и ведет меня за какой-то дальний угловой стол, где сидит только бледный молодой человек с зализанной набок светлой челкой.
— Привет, Марк, мы тут сядем, не против? — по-свойски бросает ему Тимур и пристраивает на свободную часть стола наши тарелки. — Смотри, детка, это закуска из дальневосточного краба с дикой сливой. Пробуй, должно быть вкусно.
И он на самом деле подхватывает кусочек из тарелки пальцами и несет его в рот. Бедный наш сосед чуть в обморок от такого святотатства не падает.
И я впервые за весь этот вечер искренне смеюсь. Дикое напряжение, в котором я была с самого начала приема, отпускает меня.
— Тимур! Ну ты чего! Разве можно тут есть руками?
— А почему бы и нет? Кто нам запретит?
Я снова смеюсь и пробую закуску со своей тарелки. Правда, вилкой, а не руками — боюсь запачкать пальцы и случайно капнуть соусом на платье.
— Ой, правда, вкусно!
— Сегодня должно быть еще восхитительное главное блюдо, — вступает в разговор наш сосед. Марк, кажется. — Утиная грудка с пюре из корня сельдерея и свёклы. Попробуйте обязательно!
— Терпеть не могу свеклу, — честно признаюсь я.
— Тогда нафиг ее, — тут же реагирует Тимур. — Детка, хочешь десерт? Или вино?
— Десерты еще не выносили, — занудно замечает Марк. — Обычно их во время аукциона выставляют.
— Тогда вино? Будешь?
— Буду, — неожиданно соглашаюсь я, и как по волшебству выросший из-под земли официант молча льет в мой бокал темно-красное вино, которое пахнет спелыми фруктами.
Я пью, искренне наслаждаясь его терпким вкусом, потихоньку расслабляюсь и начинаю замечать то, что раньше не видела: действительно шикарный зал, который так искусно украшен, что им можно любоваться как произведением искусства. Очень нежную и лиричную музыку, которую играют скрипачки. А главное, взгляд Тимура, который мной откровенно любуется. И которому, кажется, глубоко плевать на то, что я не отличу вилку для рыбы от десертной. И на то, что я не понравилась его отцу.
Мы разговариваем о какой-то ерунде, Марк периодически вставляет свои ремарки, к нам подходят еще две девушки, которым тоже, видимо, тут скучно, потом еще один парень, второй, и скоро наш столик превращается в молодежный филиал этого благотворительного приема. Мы пьем вино, болтаем и стараемся громко не ржать, когда со сцены говорят всякие напыщенные речи. Тимур по-хозяйски держит руку у меня на талии, словно обозначая территорию, и меня все воспринимают так, будто я его девушка. Хотя по взглядам парней я вижу, что они были бы не против подкатить ко мне, если б такая возможность была. Но Тимур никому такой возможности не оставляет.
— Тебе еще не надоело тут? — шепчет он мне на ухо, когда все расходятся и начинается аукцион. — Может, домой?
— А десерт? — улыбаюсь я.
— Их пока нет, — Тимур вертит головой, оглядываясь. — Слушай, детка, подожди меня тут. Я пойду узнаю, когда эти гребаные десерты принесут. А то и правда пора бы уже.
— Ладно, — соглашаюсь я.
Но как только Тимур уходит, я вдруг понимаю, что очень-очень хочу в туалет. Переминаюсь с ноги на ногу, терплю, а когда понимаю, что до прихода Тимура точно не выдержу, смущенно спрашиваю у стоящей рядом девушки, где тут заветное помещение.
— Вон та дверь в конце зала, — охотно объясняет мне она. — Там выйдете, пройдете по коридору, повернете направо и увидите.
— Спасибо, — торопливо благодарю я, бегу, быстро нахожу туалет, делаю
