— француз, а бабушка русская была. А что?
— Так, просто. Интересно, — она смотрит куда-то в окно, а не на меня. — А почему она вернулась обратно во Францию? Ей тут было плохо?
— Она вроде как отца терпеть не могла, — пожимаю я плечами. — Но брак был нужен для бизнеса, он закреплял выгодное соединение капиталов и совместные патенты у двух компаний. Так что у матери с отцом был договор: как только она рожает ему сына, он отпускает ее. Но формально они до сих пор не разведены.
— Кошмар, — тихо говорит детка.
— Да ну, че сразу кошмар, — удивляюсь я. — У них же у обоих все хорошо. Мать вернулась к себе во Францию. Судя по фоткам, которые я раз в год получаю, у нее и сестер все окей. Отец тоже занимается тем, что любит.
— И у него есть наследник, — каким-то странным голосом произносит Оля.
— Есть, — ухмыляюсь я и подмигиваю ей, пытаясь развеселить. — А у этого наследника есть большие планы на сегодняшний вечер. Хочешь узнать, какие?
— О, прости, не получится, — отзывается она, не подхватывая мой тон. — Кажется, у меня и правда начинает болеть голова.
— Хочешь, в аптеку сейчас заедем? За таблеткой.
— Нет, я не хочу таблетку. Лучше пойду пораньше спать.
Детка откидывается на спинку сиденья, устало прикрывает глаза и то ли просто сидит так, то ли дремлет. И так всю дорогу.
Возле дома открывает глаза, ждет, пока я припаркуюсь, и молча выходит из машины.
— Может, правда, таблетку? — предлагаю я обеспокоенно.
— Нет, я просто устала, Тимур. Все нормально.
Оля идет в душ, а оттуда сразу в спальню.
— Полежать с тобой, пообнимать?
— Да, — вдруг соглашается она. — Но без секса…просто так. Так можно?
Я молча киваю, чувствуя в горле какой-то комок. Желание, которое меня терзало весь вечер, внезапно утихает, переплавляясь во что-то другое. Болезненное, острое, нежное. Едва выносимое.
Я лежу рядом, обнимаю ее, доверчиво прижавшуюся к моему плечу, и глажу по спине, пока Оля не засыпает и ее дыхание не становится ровным и спокойным. Думаю, не пойти ли в зал, чтобы посмотреть сериал или разобрать рабочие документы, но не могу уйти.
Лежу, вдыхаю медовый аромат ее кожи, ставший уже родным и привычным, и сам незаметно засыпаю.
Утром открываю глаза, когда в постели уже никого нет. Судя по шуму на кухне, Оля уже встала и завтракает. Надо и мне подниматься.
— Доброе утро, — я обнимаю детку сзади, пока она стоит у окна с чашкой своего любимого ромашкового чая, и целую в теплую шею.
Вот такое воскресенье мне нравится. Особенно если после завтрака мы вернемся в постель.
— Доброе, — Оля оборачивается ко мне и напряженно смотрит. — Тимур. Мне надо тебе кое-что рассказать.
— Опять? — я пытаюсь шутить, но внутри все тревожно ноет.
Ну что опять за херня? Не слишком ли много разговоров за последние дни?
— Угу, — сосредоточенно говорит она. — Тимур… я… не говорила тебе, но месяц назад я заполнила заявку на учебную стажировку в Штатах. В универе, который филиал нашего.
Я хмурюсь. Мне пиздец как не нравится тот факт, что у детки от меня секреты. Не то чтобы это что-то прям страшное, но неприятно. Могла бы и сказать.
— Ну ладно, заполнила. И что?
— Вчера мне пришел ответ, — поясняет она. — Я прошла.
— И что это значит?
— Это значит, что в конце декабря надо улететь в Калифорнию. На полгода. Они оплачивают билеты, проживание, платят стипендию. И потом, если я буду хорошо учиться и сдам все экзамены, то можно будет продолжить учиться у них.
— А, теперь понял, — облегченно выдыхаю я. — Но ты же отказалась, да?
Оля на меня смотрит таким взглядом, которого я у нее не видел ни разу. Мне почему-то становится не по себе.
— Почему ты решил, — говорит она медленно и четко, будто делая ударение на каждое слово. — Что я должна отказаться?
— Ну как, — я вдруг чувствую себя растерянным. — Это же целых полгода. А мы… И ты… я не думал, что ты захочешь уехать. Так надолго.
— Знаешь, в чем основной смысл этой стажировки? — спрашивает она. И, не дождавшись ответа от меня, продолжает: — В том, чтобы остаться там. Насовсем.
У меня как будто земля уходит из-под ног. Я трясу головой и смотрю на нее неверящим взглядом.
— Ты сейчас серьезно? Зачем тебе уезжать?
— А зачем мне оставаться? — вопросом на вопрос отвечает она. — Там есть шанс доучиться. А здесь нет. У меня нет и не будет денег на оплату следующих семестров. Я и за этот тебе должна.
— Не должна, — резко перебиваю я. — Я ж, блядь, сто раз тебе об этом говорил. Чего ты опять начинаешь?
— А, не должна, — горько усмехается она. — Значит, расплатилась уже, да?
И испуганно взвизгивает, когда я разворачиваюсь и изо всех сил впечатываю кулак в дверцу кухонного шкафа. Похоже, нихера это не качественное дерево — сразу вмятина образуется и трещины идут. А костяшки пальцев кровоточат, и эта боль приводит в чувство, вытаскивая меня из захлестнувшего с головой приступа ярости.
— Ты с ума сошел?! — кричит Оля.
— А ты? — ору я на нее в ответ. — Заебало, что ты мне эти деньги постоянно припоминаешь. Или тебе так проще? Удобнее считать, что я тебя заставил? Что вынудил трахнуться со мной? Так?
Она молчит.
Она, блядь, молчит!
— Кончала ты подо мной тоже за деньги, да? — спрашиваю ядовито.
И тут же щеку обжигает резкая боль. А детка стоит, задыхаясь, и в глазах у нее блестят злые слезы.
— Как ты можешь? Как ты вообще можешь мне такое говорить?
Я потираю щеку, словно продляя боль от удара.
— А что я должен сказать, Оль? — тихо спрашиваю я. — Что? Ты меня как будто обвиняешь в чем-то. А я нихера не понимаю, в чем я, блядь, виноват. Я решил твои финансовые проблемы, ты живешь со мной, у тебя все есть. А если чего-то нет, надо просто сказать мне. Ты ж сама от всего отказываешься, я тебе предлагал и ноут новый
