и подавно: у него жена, наверное, скоро будут и дети. А с Иркиным Андреем такой момент: ребёнку ставят аутизм, он с раннего детства у неё необычный. Его надо бы дообследовать, найти хороших специалистов, но я даже не об этом. Я о том, что в ней очень силён страх, что такой ребёнок отцу не нужен. Это тяжело, трудно, хлопотно. Она решила, что это её крест, ей его и нести, ни на кого не взваливая. Вот и тянется как может. И молчит как рыба об лёд.
— А ты бы сказала, окажись на её месте? — спросил Демьян.
— Не знаю, — покачала Аврора головой. — Я в последнее время часто об этом думаю. Я бы сказала, но это я, а она… Она со мной не поделилась, даже когда её изнасиловали, не взвалила это ни на Воскресенского, ни на мать, ни на меня, промолчала.
— Может, ей так проще. Никто не знает — значит, и не было.
— Может, и это тоже. Стыдно опять же. Плюс в изнасиловании принято винить жертв. Девушка в короткой юбке сама села в машину к мужику — только ленивый не сказал бы: «Сама виновата, теперь не ной».
— Вы с детства дружите? — вздохнул Демьян.
— Со школы. Класса с пятого. Потом вместе приехали поступать, думали: никогда не расстанемся. Кстати, жили в доме, соседним с тем, где я сейчас сняла квартиру. Моя мама договорилась с какой-то своей подругой, тётка той переехала за границу, квартира готовилась под продажу. Нас попросили собрать и упаковать вещи, за это мы могли жить бесплатно до продажи. Мы и жили. Сначала между книг и фарфора, потом среди тюков и коробок. Но я поступила, а Ирка нет. Денег учиться платно у неё не было. Устройся она хоть на три работы — не потянула бы. Хотя, мне кажется, тогда она погорячилась. Могла бы остаться. Она очень хотела в Питер, это мне было всё равно, я приехала из-за неё. А в итоге она вернулась, я осталась. Не успела испугаться — Романовский сделал мне предложение.
— А она?
— А она окончила курсы, пошла работать. Ей как-то… не знаю, не везёт, что ли. Или это пресловутое: каждому по силам. Её жизнь словно проверяет на прочность. Хотя в последнее время мне кажется я совсем её не знаю. И не знала никогда. Это у меня не было от неё секретов, она же как тёмная вода. Никому не ведомо, что она скрывает. Ведьмин омут, говорила её бабушка. Заглянешь в омут — и канешь там.
Аврора тяжело вздохнула.
— Вы поссорились? — догадался Демьян.
— Мы не ссорились, — покачала головой Аврора. — Вернее, мы всё время с ней спорим, что-то выясняем, но со мной трудно ссориться, я всё ей прощаю: и её вспыльчивый характер, и несправедливость, и язвительность.
— Чувствуешь себя виноватой? За то, что у тебя всё есть, а у неё нет?
— У неё есть куда больше, чем у меня.
— Сын?
— И он тоже. А ещё смелость, упрямство, решительность. Я всегда была белой мышкой, такой тихой, лабораторной, а она — львицей. Гордой, сильной, яркой. Непокорной. Наверное, мы все устроены так: не ценим, что имеем.
— Если бы меня спросили, — улыбнулся Демьян, — я бы ответил: не стоит тебе ничего говорить Воскресенскому, даже если Поэт его знает, — он обнял её крепче. — Но я спрошу.
Такси повернуло на Достоевского. Про Ирку больше говорить не хотелось.
Больше ни о чём говорить не хотелось.
Они начали целоваться ещё в подворотне.
Продолжили в подъезде.
И если до третьего этажа как-то дошли, то дальше прихожей уже нет.
Не раздеваясь, прямо у стены с выключателем всё и случилось. Быстро, мощно. Крышесносно.
На каждый толчок включался и выключался свет, но это в окрестных домах, наверное, удивлялись (если люди здесь ещё чему-то удивлялись), на какие болота чей-то Берримор подаёт сигнал и что это за странная азбука Морзе — Аврора даже не поняла, что это она.
Только когда организм удовлетворил базовые потребности.
Всё врут, что это еда, вода, кров и сон. О безопасности тоже речь не шла — инстинкт самосохранения отключился раньше слуха и зрения. Да здравствует инстинкт размножения! Пирамиду Маслоу — в топку.
Они завалились на широкую кушетку. Вернее, без сил рухнул Демьян, Аврору он так и держал, только теперь на коленях.
— Ты как? — спросил он.
— Мне показалось или… — повернула Аврора к выключателю.
— Тебе не показалось, — засмеялся он.
— Вот чёрт, — ткнулась Аврора любом в его плечо и тоже прыснула со смеха.
Почему-то стало так смешно, что они никак не могли остановиться.
— Господи, как я соскучился, — прижал её к себе Демьян.
— Лучше молчи, или я тебе поверю, — прижалась Аврора. — Поверю и всё испорчу.
— Нет, это я сейчас всё испорчу. Уже испортил, когда отправил тебе сообщение. И сейчас усугублю. Я не могу без тебя. И не хочу. Не хочу… — шептали его губы.
Пальцы ласкали. Дыхание щекотало кожу.
Как же ей хотелось сказать ему то же. Прохрипеть. Закричать. Но она…
Чёрт побери, она ждёт ребёнка. Она беременна от человека, за которым была замужем десять лет, которому доверяла, которому однажды тоже сказала: «Не могу без тебя». И свято верила в это. И наверное, ещё не могла без него, чтобы сейчас сказать это другому мужчине.
— Прости, — прошептала Аврора и соскользнула с его колен.
По дороге сняла куртку, бросила на диван и скрылась в ванной. Сбежала. Спряталась
«Струсила. Опять струсила», — слышала она Иркин голос.
— Да пошла ты! — огрызнулась Аврора, включила воду, села на закрытый унитаз и заплакала.
— Прости, я не знал, мне надо уйти или нет, — встал ей навстречу Демьян, когда Аврора вышла. Он так и сидел в прихожей. Одетый. Разве что штаны застегнул. — Если да, я сейчас же уйду. Просто хотел убедиться, что ты в порядке.
— Я в порядке. Не уходи.
— Уже поздно.
— Да, — посмотрела Аврора на часы. — Мосты уже развели. Общество Разведённых Мостов торжественно объявляю открытым. И никуда тебя сегодня не отпущу.
Как же Демьяну нравилась её съёмная квартира.
Он не стал говорить, что живёт буквально на соседней улице, Большой
