будто сердце жжется и рука горит.
Машина останавливается и к нам подходит охрана. Мариб выходит, раскрывает передо мной двери, подаёт руку. Я выбираюсь наружу, тут же вдыхая свежий морозный воздух. Февраль выдался холодным, но именно сегодня безветренно, тепло и ярко светит солнышко, немного ослепляя. А его тёплые блики отражаются от мерцающего белого убранства.
В сопровождении телохранителей мы направляемся на стойку ресепшена.
– Мира Алексеевна, – кстати, да. Отчество я поменяла три недели назад. Захотела взять папино. По словам Лены, он два дня ходил гордый, как павлин. Распушил хвост и перья. – Вашей карты нет. Мы все обыскали. Куда-то она запропастилась. Приносим свои извинения, мы поищем ещё или сделаем дубликат сегодня, если у вас найдётся время.
– Вот черт, – звонкий шлепок по лбу, – я же карту с собой забирала. Хотела кое-что в интернете посмотреть по анализам. На заднем сидении в машине. В пакете.
– Не, ну ты потеряшка! Я еще в прошлый раз должен был насторожиться. Ладно. Постой, я сгоняю.
– Да я с тобой схожу, мне ещё полчаса минимум под капельницами лежать.
Это правда. От назначенной магнезиальной терапии дико жжёт вены. Поэтому медсестры уменьшают скорость потока лекарства до минимума, что в свою очередь влияет на время введения препарата. Зато эффект есть, в последние дни я чувствую себя бодрее и легче.
– Ладно, идём.
Мы направляемся к выходу, пара человек из охраны за нами. Сначала мне это казалось таким странным: быть всё время под присмотром, чувствовать в своей жизни вечное присутствие посторонних людей. Но в итоге привыкла. Мариб настаивает. Он и сам ездит с охраной. Теперь – постоянно.
– Постой здесь, – шутливо замечает, как только мы вышли на крыльцо, где с одной стороны отсутствуют перила. Видимо, меняют на новые. – Ты по лестнице ползёшь, как черепашка.
Я улыбаюсь веселому замечанию. Мне так легко и хорошо с Марибом. Ещё он может назвать меня улиточкой. И все это говорится так мило, что я невольно чувствую, как на душе светлеет.
– И, между прочим, за то, что папочка вечно у тебя на побегушках, он заслужил что-нибудь приятное сегодня вечером.
Его брови задорно дергаются вверх-вниз, и я, конечно, понимаю намёк. Мариб обожает оральные ласки. А я в последнее время радую его чаще.
Он направляется к машине и достаёт с заднего сидения мой цветастый пакетик с документами и аккуратно прикрывает дверь любимого Гелендвагена. Разворачивается в мою сторону и делает несколько торопливых шагов.
И тут у меня закладывает уши. В глазах мелькает яркая оранжевая вспышка.
Раздаётся взрыв.
Меня обдаёт мучительным жаром, хлёсткая невидимая волна сбивает с ног, и я чувствую, как земля уходит из-под ног, а я лечу куда-то в пропасть.
Мариб тут же подбегает ко мне. Говорит мне что-то, а меня словно разрывает изнутри на части.
Я чувствую, как будто меня омывают невидимые волны забвения, сознание начинает медленно угасать. Мариб расплывается, а все вокруг белеет.
– Я тебя люблю, – произношу на выдохе из последних сил. Не знаю, слышал он или нет, потому что в то же мгновение пустота обволакивает, и я падаю в забвение.
МАРИБ
Меня сносит, обжигая огнём, я отлетаю вперёд, вообще ничего не соображаю, не сумев вовремя сориентироваться. Лишь беспомощно с перекошенным лицом в это короткое мгновение наблюдаю, как Миру сбивает с ног и она падает с лестницы, вылетая с крыльца, где отсутствует ограждение. А за ее спиной выбивает стёкла и осколки осыпаются сверху. Затуманенный мозг на автомате пытается просчитать высоту падения. Все это проносится в голове буквально за доли секунды. А ответ навевает тихий ужас. Метр. Не меньше.
Вокруг начинается суета, крики. У меня от сильного удара спиной об асфальт перехватывает дыхание и наступает нехватка кислорода. Я начинаю корчиться и пытаться ухватить ртом воздух, потому что вздохнуть не получается. Ещё немного, и дыхание может не возобновиться. Ну давай же! Давай!
Чувствую, как меня подхватывают чьи-то сильные руки и ставят на ноги, и вдруг, о чудо! Совершаю глубокий резкий вздох. Отталкиваю от себя всех и, слегка пошатываясь, стараюсь приблизиться к моей звёздочке.
Она лежит вся бледная и перепуганная. Лицо перекошено от боли.
Дышит прерывисто, открытым ртом ритмично пытаясь вдохнуть кислород, как я две секунды назад. Возле ее головы на асфальте следы крови. Куртка расстегнула, полы распахнуты в разные стороны. А сама она дрожащими руками держится за живот, вцепившись в ткань платья.
Я крепко поджимаю губы, и в голове проносятся тысячи картин и мыслей.
– Все будет нормально, – глажу ее по голове. А у самого руки дрожат впервые в жизни. – Ты слышишь? Слышишь?!
– Больно, больно, больно, – тихо шепчет она побелевшими губами, кривя рот и продолжая хвататься за живот.
– БЫСТРО!!! – отворачиваясь, ору в толпу охраны и проходящих зевак. Вокруг собирается народ и снимает нас на камеры телефонов. Идиоты! Звонить надо, а они снимают! – ВРАЧА ПРИВЕДИТЕ! БЫСТРЕЕ!!!
Сам я передвигаюсь с трудом, но вид скорчившейся Миры внезапно что-то ломает внутри. С каждой секундой ее лицо становится ещё бледнее. Она закашливается, пытается повернуть голову набок. Я вообще не знаю, можно ли сейчас менять ее положение, но помогаю повернуться, и ее выворачивает наизнанку.
Сотрясение как минимум. Твою ж мать, а!!!
– Мира, все будет хорошо, сейчас врачи придут, немножко подожди, малыш. Они уже идут.
– Ай! – она даже не кричит, а как будто громким шепотом стонет, – живот…
А из голубых бездонных глаз капают слёзы.
– Солнышко, ты у меня сильная, мы справимся вместе. Просто потерпи немного, – тихо стараюсь ее подбодрить, поглаживая по волосам, а потом не выдерживаю и снова разворачиваюсь и кричу в толпу, – ДА ПРИВЕДИТЕ ЖЕ ВРАЧА! ЗАХАР! АРТУР!
Мира поворачивается ко мне и нервно гладит по волосам, вглядываясь в мое лицо.
– Мариб, спаси его, пожалуйста, – произносит едва слышно вмиг пересохшими губами. – Он ещё слишком маленький….
– Сейчас же прекрати! – боль искажает мое лицо, впиваясь в сердце ядовитыми клыками. Я чувствую себя бессильным и никчемным. – Все будет нормально! С ним ничего не случится!
Не уверен, что мои слова коснулись ее слуха, потому что… Всего секунда и Мира теряет сознание.
* * *
Сижу на прохладном полу, подтянув к себе правую ногу. Спиной опираюсь о стену, отстранившись от мира и не слыша приглушённый галдёж, не замечая мелькания почти перегоревшей лампы, совершенно не чувствуя запаха медикаментов, витающего в воздухе.
У меня вообще нет мыслей. Нет эмоций. Только страх сковывает душу. Если они не выживут, моя жизнь потухнет, а душа
