и следующие несколько часов я сходил с ума.
– Как она? – слышу голос уже бывшего друга.
– Тебе какое дело? – делаю шаг к нему и едва сдерживаюсь, чтобы не врезать ему. – Ты её чуть не убил, кретин!
– Я…
– Ты, мать твою, чем вообще думал? – толкаю его в грудь со всей силы. – У тебя крыша поехала? Поймал его? Доволен? Оно того стоило?
– Нет, – уверено отвечает он, и я немного теряю ориентир. – Я идиот, ясно! – рычит мне в лицо.
– Да, ты идиот. А теперь вали отсюда! – выплёвываю я и разворачиваюсь к нему спиной.
– Я никуда не пойду, – говорит и демонстративно садится на один из стульев, что стоят в коридоре.
Это окончательно выводит меня из себя, и, схватив его за шиворот рубашки, поднимаю и со всей силы бью его по лицу. Гнев застилает взор, и, не видя себя от злости, я впечатываю его в пол, и удар за ударом выплескиваю всё накопленное на него.
– Ответь мне, сука! – ору во весь голос, продолжая превращать его лицо в кровавое месиво. – Какого хрена? Как ты мог подвергать её такой опасности? Тебе на неё вообще наплевать?
Слава молчит, принимает каждый удар и не смеет вернуть мне хоть один. А я теряю контроль, остановиться не могу, страх, что я потеряю свою малышку, захватил каждую клеточку моего тела. И, возможно, я бы убил своего друга, если бы не охрана больницы, что оторвала меня от него.
– Если она… если с ней… Я тебя живьём закопаю, несмотря на годы дружбы! – ору на Славу, пытаясь вырваться.
– Я сам себя закопаю, – едва слышно говорит он и сплёвывает кровь.
– Что здесь происходит?! – гремит на весь коридор голос мужика в голубом костюме, что забрал Алису. – Это больница!
– Простите, – опускаю голову и выдыхаю. – Отпустите, – вырываюсь из рук охраны. – Как она? – спрашиваю врача и краем глаза вижу, что Слава не без помощи встаёт с пола и подходит к нам.
– Её жизни ничто не угрожает, но ребёнка нам спасть не удалось, мне жаль, – отвечает он и смотрит на меня с сочувствием.
– Какого ребёнка?! – в один голос со Славой.
Алиса
Кто-то когда-то сказал, что смерть не величайшая потеря в жизни. Величайшая потеря – это то, что умирает в нас, когда мы живем.
Знала бы, что меня ждёт после пробуждения, никогда бы не проснулась. Тупая боль в груди не позволяет нормально дышать, по телу словно катком прошлись. Слышу знакомые голоса и, сделав над собой усилие, открываю глаза. Оглядываюсь и вижу белые ровные стены, чувствую запах лекарств, а звуки пикающих аппаратов режет слух.
– Закрой свой рот, мы оба виноваты, и с этим надо что-то делать, – раздаётся голос Славы.
– Надо было раньше думать, – шипит на него Герман.
Мужчины говорят шёпотом, но я прекрасно их слышу.
– Что происходит? – сдавленным голосом спрашиваю я, и на меня обращают внимание.
– Детка, – подбегает Слава. – Ты как? – садится на кровать и берёт меня за руку.
В груди теплеет от его прикосновения, я ведь так по ним скучала.
– А по ней не видно, блять? – ругается Герман.
Слава бросает в него злобный взгляд, а я не понимаю, что на них нашло. Почему ругаются?!
– Давай не сейчас, – шипит Слава.
Словно тяжёлым ударом по голове меня накрывают последние событья.
Я на скамейке у пруда, внезапный противный запах, темнота, а потом пробуждение в чужой машине среди незнакомых людей. Выстрелы, крики мужчин, громкий хлопок, и машину ведёт.
– Боже, – шепчу и закрываю лицо руками. – Что случилось?
Герман поворачивает голову и сжимает губы в тонкую линию, Слава следует его примеру, еще и прячет глаза. Мне это уже не нравится, и чувство тревоги нарастает с каждой секундой их молчания.
– Нам нужно кое-что тебе сказать, – говорит Герман и, схватив откуда-то стул, присаживается рядом с кроватью. – Мы агенты, работаем на правительство. Несколько месяцев назад нам поручили дело Андрея Жукова…
Сердце начинает обеспокоенно биться, и я уже знаю, что мне не понравится то, что услышу.
– Он сливает важную информацию врагам. Нам было поручено следить за ним, и мы… в принципе, не важно…
– Вышли на меня, – договариваю я за него, вспомнив их разговор в доме. – Вы решили подобраться к нему через меня? – прищуриваюсь и наблюдаю за их реакцией.
– Мы виноваты…
– Вы… – замолкаю, потому что не нахожу слов. – Я была для вас заданием? – горький привкус обиды вызывает тошноту.
Не могу поверить, что я для них никто. Даже мои предположения о их появлении в моей жизнь были куда лучше.
– Нет, – поспешно мотает головой Герман. – То есть поначалу да, но…
– Хватит мне врать, – перебиваю его. – Хотя бы сейчас будьте честными, – прошу я со слезами на глазах.
– Это правда, мы не смогли тебя забыть после той ночи. И, встретив тебя вновь, наши чувства ожили…
Нервно усмехаюсь и отвожу взгляд.
– Прости, – тихо говорит Слава и поглаживает меня по руке. – За всё прости… И за ребёнка, – его слова снова удар ножом.
– Что… Что с моим ребёнком? – дрожащим голосом спрашиваю и обнимаю живот.
– Ты получила тупую травму грудной клетки с переломом седьмого ребра слева, тупую травму живота, повлекшую за собой потерю ребёнка, – поясняет Герман.
– Его не удалось спасти, – добавляет Слава и кусает губу. – Если бы я знал…
– Нет, – шепчу. – Нет, – глаза застилает пелена слёз, и меня начинает всю трясти. – Это вы стреляли? – в горле застрял ком, и слова даются с трудом, но я должна это знать.
– Да, но… – пытается сказать что-то Герман.
– Вы знали, что я в машине? – продолжаю расспрашивать, несмотря на режущую боль.
– Знали, – кивает Слава.
– Вы убили моего ребёнка!
– Алиса…
– Уходите! – отрезаю я.
– Послушай…
– Уходите, оба! – кричу, давясь слезами.
– Детка…
– Вон! – указываю на дверь, сверля их взглядом, полным ненависти.
Проследила, чтобы они закрыли дверь с той стороны, и только потом свернулась калачиком на кровати и разрыдалась.
Алиса
Никакая боль не сравнится с той, что я чувствую сейчас, от потери ещё не родившегося ребёнка. Я не справляюсь. Не могу. Эта боль сжирает меня изнутри, и я сама чувствую, как угасаю. Я всегда была слишком чувствительна, ранимая и не такая сильная, как видят меня другие. Но потеря ребёнка сломало меня окончательно. Не знаю, какой сегодня день, какая за окном погода и сколько времени я тут лежу.
С тех пор, как из больницы выписали, я закрылась в комнате у мамы дома и больше не выходила. Она каждый день просит меня поесть, выходить хоть на пять минут на свежий воздух, но я не могу. Не хочу.
– Ты похожа не тень, дочка, – с сожалением смотрит на меня мама. – Так нельзя, надо жить дальше.
А
