говорила с ними на суахили. Наконец мы обнаружили Мвауру на равнине, где сотни беженцев торговались с кенийцами, у которых были пикапы и автобусы. Мваура посмотрел на меня и сказал:
– А, ты та девушка, которая говорит на суахили.
Он стал намного приветливее. Я дала ему еще несколько тысяч шиллингов, чтобы он пропустил нас всех. Это была легкая сделка между двумя взрослыми людьми. Мваура оказался добрым человеком. Позже я поняла, что сильно переплатила ему: Махад проделал тот же путь за гораздо меньшие деньги.
Еще несколько дней Махамууд торговался с водителями. Снова и снова он возвращался на сомалийскую сторону границы, где мы ждали его, и говорил:
– Может быть, завтра получится.
Нас было много, а цены были очень высоки. Все сомалийцы, у которых еще были деньги, тоже старались подкупить пограничников и предлагали огромные суммы тем, кто готов был довезти их до Найроби. Наконец Махамууд сказал, что договорился. Он нашел водителя автобуса, который согласился взять нас с собой, но на это ушли почти все оставшиеся деньги.
Автобус высадил нас неподалеку от Гариссы, где мы скоротали ночь. Потом мы добрались до Гариссы, а оттуда отправились в Найроби. К этому времени дети уже даже не плакали; они были почти неподвижны.
* * *
Мы вернулись домой в десять тридцать утра в конце февраля 1992 года. Меня не было три недели, и мама уже совсем было отчаялась; она похудела и осунулась.
Наконец мы нормально поели и напились чистой воды. Затем, даже не приведя себя в порядок, я усадила Марьян в такси и сказала водителю, чтобы он отвез нас в госпиталь Найроби. У нас совсем не осталось денег, а больница была очень дорогой – меня там оперировали, когда учитель проломил мне череп. Но я знала, что в госпитале нам сначала помогут, а уже потом попросят заплатить. В тот момент единственно важным для меня было спасение ребенка.
Подойдя к стойке регистрации, я сказала:
– Этот младенец умирает.
Глаза медсестры расширились от ужаса. Она взяла малыша, поставила ему капельницу, и понемногу эта маленькая тень стала обретать человеческие черты. Через некоторое время он открыл глаза.
– Ребенок будет жить, – сказала медсестра.
Она велела нам оплатить счет в кассе. Я разыскала директора госпиталя, немолодого индийского доктора, рассказала ему нашу историю и объяснила, что у нас нет денег. Директор взял счет и порвал его: для него это не имело значения. Затем он объяснил, как ухаживать за ребенком, где достать необходимые соли, и мы поехали домой.
Мама заплатила за такси и посмотрела на меня с уважением.
– Отличная работа, – произнесла она. В ее устах это был редкий комплимент.
В последующие дни ребенок начал поправляться, постепенно превращаясь из персонажа фильма ужасов в нормального, живого и любопытного малыша. Однажды за ужином я сказала:
– Теперь нужно дать ему имя.
Ему тогда было около шести недель. Как только я произнесла эти слова, в дверь постучали: к нам приехал еще один беженец, восемнадцатилетний младший брат Османа, Махамууда и Махамеда. Его звали Аббас Абдихалин.
– Давайте назовем ребенка в честь меня, великого Аббаса! – насмешливо предложил он.
И ребенка действительно назвали Аббасом. Сейчас он, наверное, уже подросток.
А тогда малыш Аббас быстро стал всеобщим любимцем. Ребенок, оставшийся без отца и без будущего, мог легко умереть. Выжив по милости Аллаха, он стал для нас настоящим сокровищем, все баловали и защищали его. В доме было полно народу, и все радовались уже тому, что остались живы. Мама усыновила двух моих кузенов, которых я привела с собой. Она была с ними нежна, готовила для них особые блюда. Странно, но какое-то время мама была счастлива в окружении этого огромного количества родственников. Начался Рамадан – месяц семей, – а наш дом был словно место встречи всего субклана Осман Махамуд.
Нам стали присылать средства из-за границы. Сомалийцы со всех концов света – из Канады, из Европы – передавали нам деньги по системе hawala. Это еще один пример истинно сомалийской находчивости. Вы идете к человеку в Торонто, Стокгольме или Куала-Лумпуре, даете ему наличные, а он звонит в магазин в сомалийском квартале Найроби, Бирмингема или какого-то другого города и договаривается о том, что ваш друг получит там деньги. Есть комиссия, но не нужно заполнять никаких бумаг. Весь процесс занимает день или два и основывается исключительно на доверии между членами клана или Мусульманского Братства.
У нас хватало денег на еду, но в доме находиться было невозможно. Стоял ужасный шум, а относительный порядок можно было поддерживать, только когда мужчины уходили на весь день. Чесотка и вши сводили нас с ума. Особенно вши. Мы закупали литрами лосьон в аптеках, но он мог помочь, только если бы все обитатели дома использовали его одновременно и постирали свои вещи. Однако кто-то постоянно забывал об этом или просто ленился. К тому же в доме постоянно появлялись новые люди. В какой-то момент нас было тридцать пять или даже сорок человек. Мы постоянно заражали друг друга; это было похоже на эпидемию.
Однажды Махад привел домой двух друзей из клана Хавийе, которым некуда было идти. Он не мог бросить их на улице в Найроби, но наша квартира была до отказа забита людьми Дарод, которые целыми днями проклинали «мясников» Хавийе. Махад зашел в дом, встал на пороге и представил этих двоих. Он объяснил, что они ни в чем не виноваты, а потом добавил:
– Мы не будем говорить ничего плохого о Хавийе.
Все застыли в шоке, но подчинились. Эти двое мужчин прожили с нами неделю.
В марте я получила письмо из Финляндии от женщины, которая была влюблена в Махмуда Мухаммеда Артана. Она приложила к письму их совместное фото и написала, что у Махмуда есть наша с ним фотография в рамке, но он сказал ей, что мы кузены. «Правда ли, что вы только двоюродные брат и сестра?» – спрашивала она, ведь Махмуд собирался на ней жениться.
Это было словно подарок судьбы. Я уже почти забыла о Махмуде, а теперь эта финская девушка предлагала забрать его у меня. Я написала ей вежливый ответ. Конечно, мы с Махмудом только кузены и потому не могли пожениться: это был бы инцест. А если он и намекал на какие-то отношения между нами, то наверняка чтобы подразнить ее. Потом я спрятала письмо с фотографией, чувствуя себя взрослой женщиной, которая умеет ловко решать свои личные проблемы.
В апреле 1991 года отец приехал
