Я вернулась в сегодня. Может быть, отправить сообщение, и он сам позвонит? Он умнее, он первый спросит:
— Зачем ты это сделала?
А я предприму контратаку:
— Почему у нас нет детей?
Он помолчит и ответит что-нибудь неожиданное.
— Почему нет, есть.
— Мальчик или девочка?
— Конечно.
— Что «конечно»?
— Если ты — мальчик, то мальчик.
— Значит, девочка.
А дальше? Помолчать и положить трубку? Телефон отказывался помогать. Отказывался быть посредником-переговорщиком. Его не спросили, когда решили уйти и оставить ключи. Я выключила телефон и уткнулась в пузо Пуськи. Пузо быстро намокло, но рядом было запасное сухое пузо Гусли. Гусля лизала маленьким шершавым языком. От этого ее пузо намокло еще быстрее. Можно ли сбежать от любви? Легко. И происходит это на каждом шагу.
В дверь позвонили. Слава пришел с шампанским.
— Пустишь?
— Заходи, я сейчас.
На минуту зашла в ванную умыться.
— Знаешь, я возвращаюсь в Питер.
Я обрадовалась этой новости, но из приличия решила сразу этого не показывать.
— Что-то случилось? Если из-за премьеры в Мариинке, то я тебя понимаю и с удовольствием ее с тобой отмечу.
— Это было бы понтарыло, — в его голосе звучала обреченность.
— Хороший понт — это хорошо.
— Хороший понт дороже денег?
— Хороший понт приносит денег — пора бы знать. Так что нечего бежать от действительности. Не спрячешься.
— Точно. Не спрячешься. Мне сегодня утром позвонила бывшая подруга и сказала, что беременна.
— Получается, не такая уж она и бывшая? Поздравляю!
— Получается.
— Почему ты не рад? Ребенок — это прекрасно.
— Не рад. Я сюда приехал, чтобы закончить эту бесконечную историю-истерику.
— Не судьба. Или не так уж сильно хотел, если ребенок будет. Кого обмануть хочешь, тезка?
— Никого.
— Знаешь, всё к лучшему. Потому что я тоже.
— Возвращаешься?
— И возвращаюсь тоже.
Слава явно не мог соединить части моей мысли.
— Понимаешь, дети могут быть не только у тебя, — я попыталась ему помочь.
— Ты беременна?!
— Скорее да, чем нет.
— И ты рада? — он хотел найти во мне союзника своей нерадости.
— Понимаю, что огорчу тебя, но — да. Надеюсь, и к тебе придет радость, еще до приезда домой.
— А может, нам какое-то общее решение найти? Встретились уже. Понравились друг другу. Или почти понравились.
— Гражданин России?
Слава не понял, о чем я, но решил продолжать говорить правду:
— Да.
Я решила ему ответить тем же — правдой:
— Свободен.
Амалия Львовна понимала, что я уезжаю, но в душе не хотела меня отпускать:
— Девочка, а давай ты у нас культурой займешься?
— Не могу по причинам субъективной и объективной.
— Глаголь.
— Объективная — нет вышки.
— В смысле?
— Ну, так. Библиотечное училище. Потом на логопеда я не доучилась.
— Это поправимо. Давай, мы тебе направление в институт сделаем. Хоть на дневное, хоть на заочное?
— Спасибо.
— Ясно, ну, а субъективная?
— Не уверена, что задержусь надолго. Беременной велика вероятность оказаться. И не в будущем, а уже. Сейчас.
— Поздравляю, девочка, — Амалия поцеловала меня в лоб, — даже если и уедешь, в институт мы тебя определим.
— Спасибо.
— Ты вот что, девочка моя, съезди домой, посмотри и реши. Спокойно реши. Сейчас ты на взводе — я вижу. Если захочешь сюда — возвращайся. И с квартирой решим: хоть твою съемную выкупим, хоть общежитие или у меня живи. Пока мой дитятко дорогу домой найдет — мы твоего дитенка вырастить успеем.
— Спасибо.
— Про работу я тебе уже сказала. Одного не обещаю — мужика мы тебе тут не найдем. Но мы с тобой на курорт будем ездить! Хоть по два раза в год!
Я начала смеяться.
— Ты чего?
— Как в анекдоте, помните, про отдых знатной колхозницы в Сочи?
— Нет.
— Щас, — я начала показывать в лицах, — Мариванну, как знатную колхозницу, передовика социалистического труда, поощрили путевкой в Сочи. А она там возьми да и стань валютной проституткой. Месяц покуролесила. Вернулась. На нее настучали — назначили общее собрание для проработки. Президиум засел. Она поднялась на сцену: кровь с молоком, грудь колесом и в орденах.
— Ну, Мариванна, расскажи нам, как ты дошла до жизни такой? Мы тебе доверие оказали, а ты?
Мариванна набрала полную грудь воздуха, поправила ордена и говорит:
— Ну, что сказать вам, бабоньки… повезло!
Амалия смеялась до слез.
— А я-то всё думала, девочка, что ты к жизни не приспособлена.
— У Вас про курорт как в анекдоте прозвучало!
— Что я хочу сказать тебе, девочка, а ты запомни, — Амалия говорила, глядя в окно, — бывает муж родной, а бывает — не родной. И других мужей не бывает. И ничего ни от чего не зависит. И сколько лет вы вместе — не важно.
— А как понять?
— Не переживай, девочка, не ошибешься.
Дверь в ювелирную лавка открылась прямо передо мной. Я испугалась. Из лавки вышел мужчина в черном костюме и в темных очках. Он поклонился и придержал дверь, чтобы я зашла внутрь. Не могу с уверенностью сказать, что посещение этой странной лавки входило в мои планы. Мужчина с черной цыганской шевелюрой, усами и бородой сидел в кресле. Он не встал при виде меня и не произнес ни слова. Он смотрел куда-то в себя, не замечая никого в комнате. Я села в кресло напротив него. Опять звучала механическая музыка. Безразличие хозяина странной лавки меня не трогало. Я только боялась уснуть под убаюкивающую механическую мелодию. Глаза слипались. Вдруг я услышала:
— Носите, Вам это необходимо.
Я подняла глаза на человека с черной шевелюрой, но кресло передо мной уже опустело. На столике лежало небольшое украшение на длинном шнурке. Тут же лежал листочек бумаги размером с ценник. На нем было напечатано: «Птица-душа оберегает душу человека во сне». Я пожала плечами, но оберег повесила шею.
На улице светило яркое солнце. Слезы потекли из глаз. Если смотреть на солнце сквозь слезы, то в картине прибывает красоты. Когда слезы оттого, что на душе хорошо, — они другие. В них соли не те, что в слезах от горя или обиды. И улыбка, когда слезы счастья, появляется сама собой. Не от мысли. Без перехода и сама собой. И слезы не высыхают, а льются сильнее. Избыток счастья и горя выходит из организма совершенно одинаково — слезами. И мы снова начинаем копить. Счастье и горе.
