— Серж, тебе нужен творог для восстановления тканей, не капризничай, — уговариваю, как маленького, пытаясь всунуть в него сырник, — съешь, хотя бы один.
— А, смысл? — ставит вопрос ребром, — уже месяц! Пора правде взглянуть в глаза! Я не поднимусь! Так, чего зазря небо коптить?
— Ты просто устал, эльф! — отставляю тарелку, принимаюсь разминать руки, или крылья, не знаю, как и назвать, раненого ангела. Давно понимаю и без намёков доктора, что подбила его я, не мамаша — кровопийца, не друг — предатель, а именно я — женщина, которая должна была подарить крылья, а не отнять! Так, что вывернись наизнанку, Ксюша, а крылья ему верни! Это твой долг! Такая твоя судьба!
И тут, как раз, лучший друг заявляется. Оставляю вдвоём. Им есть о чём поговорить… без свидетелей. Сижу в кресле в холле, мимо не пройдёт. Минут через сорок, вижу, топает ко мне прямой наводкой,
— Ну, как? Повидал товарища? — спрашиваю и, вроде как, в обиде, а потом думаю, сама такая же, чего обижаюсь?
— Ксюш, надо поговорить, — подхватывает под локоть и уводит к окну. Смотрю, снежок кружится, красота! Вспоминаю, как с Сержем на турбазу ездили, с горки катались. Совсем недавно… А, так давно! В прошлой жизни…
— О, чём?
— Серый не поднимется… Сбитый лётчик. Ты же врач, понимаешь сама…
— Ты тут при чём? Посочувствовать пришёл? Или позлорадствовать? — если ещё слово скажет, в морду вцеплюсь! Накипело! Что я, без сопливых не вижу, что результатов — ноль?!
— Замуж за меня выходи! Мы с Катькой на развод подали, обоюдно.
— Ты не охренел? Соискатель руки и сердца! Забыл, что я тебе сказала?
— Ты сказала до того, как про Серёгу узнала, — напоминает, — теперь другие обстоятельства.
— Какие другие? Обстоятельства всегда одинаковые: любишь или нет! Вот и всё! Если он там лежит и в морду тебе дать не может, то значит, я его разлюблю от этого?
— Но ты же меня любила! Вспомни, мы мечтали с тобой о доме, о детях, о собаке? У нас же даже мечты сходились! — тоже мне, удивил.
— А, с Сержем я не мечтала, я сразу с ним жила, летала с первой минуты! И сейчас живу! Понял? Он может и сбитый лётчик, но хоть летал, а ты и не пробовал! У тебя обстоятельства!
— Ксюх, уймись, — шепчет, — люди кругом, услышат. Он сам сказал, чтобы я тебя увозил отсюда. Понимаешь? Он сам отказывается…
Всё, больше не могу,
— Пошёл вон, скотина! Это ты рождён ползать, а ему ещё летать и летать! — убегаю, слёзы душат, и злоба. На кого? На Петровского, на себя и на эльфа тоже, заживо собрался себя хоронить!..
И вот тут со стеклянной ясностью мне вырисовывается вся игра! Фрагменты мозаики сложились! Ценой ставки на нашу с Петровским любовь, которой я так хотела и, которая мне теперь совсем не нужна, оказалась вовсе не Катька с ребёнком, а жизнь моего ангела! Моего единственного человека, с которым бы я хотела быть! Как говорится: бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться! Круто я поиграла с судьбой в рулетку! Только теперь от выигрыша отказываюсь, не нужен… Но поправить уже ничего нельзя, из игры просто так не выйдешь, когда она происходит в жизни…
Влетаю в палату,
— С Санькой поговорила?
— Поговорила!
— И, что?
— Ты — сволочь! Всё решил за меня?! Опять, как обычно, всё решаешь сам!
— Я всегда решаю сам, не поняла ещё? — обрывает грубо, — только теперь, к сожалению, ремень тебе не предложу! Да и смысла не вижу, можешь исполосовать, всё равно, не почувствую! А если убьёшь, ещё и благодарен буду!
— Хрен тебе! — соображаю на ходу, гнев аж через уши сыплется, но я в ударе, — у меня получше есть для тебя наказание!
— Ну-ка, удиви! — загорается, глаза стальные, злющие!
Подскакиваю к нему, хватаю его белую гриву в пригоршню, дёргаю на себя и прижимаю свои губы к его. Он не хочет меня целовать, рот сжат, как камень.
— Врёшь, я тебя расшевелю! — отбрасываю его голову на подушку. Потом меняю положение кровати, приподнимаю, подкладываю под спину ещё одну подушку, дополнительно.
— Хорошо сидишь?
— Нормально, — недоумевает.
— Хорошо меня видишь? — отпрыгиваю в центр комнаты.
— Прекрасно, — ухмыляется.
— Вот, значит, и будешь смотреть, как я сейчас сюда санитара приведу… Тут есть крепкий парень, спортивного телосложения, смазливый такой. Давно глазки строит. Я знаю эту породу, только помани!
— И, что? — смотрю, прищурился, понял, куда клоню.
— А, то, что раздену его прямо перед тобой, — давай, давай злись на меня! Хоть, что-то! Я тебя в гневе ещё не видела ни разу, — а потом сама разденусь! Вот так! — начинаю раздеваться и вправду. Медленно, соблазнительно, насколько могу, стервозно. И Сержа не упускаю из поля зрения. Вижу, что по мере моего разоблачения, его глаза наливаются знакомой чернотой, очень знакомой! В конце концов, из одежды на мне остаётся бюст и, что-то типа трусов, так, одно название из трёх верёвочек. И да, ещё чулки! Я по-прежнему верна себе, с эльфом никаких колготок…
— Что не веришь? — задираю его дальше.
— Не-а, — бедняга, хоть бы головой мотнул, — только из глаз искры.
— Ну, так, смотри и облизывайся! На это ещё способен?! — завожу руки за спину, нахожу застёжку бюста, — кстати, того парня, кажется, тоже Сергеем звать, — бросаю, как бы невзначай, — так, что можешь представлять, что к тебе обращаюсь, если в порыве страсти имя его кричать буду! Сама высовываюсь в коридор, так что он меня теряет из вида, громко распахиваю дверь, потом притворяю тихонько, но чтобы он не услышал, и ору,
— Серёжа! Будь другом, зайди! Будет интересно! — возвращаюсь, лифчик в руках уже и…
- Стерва! — вместе с этим словом, выплюнутым, как пуля, в меня летит чашка с утренним кофе! Я даже не увёртываюсь, потому, что офигеваю! Мой ангел, больше смахивающий сейчас на разъярённого демона, сидит, свесив ноги с постели, упершись в неё руками! Раскрасневшийся, косматый, а из глаз молнии мечутся!
— Любимый! — кидаюсь к нему — ты смог! Ты, всё-таки, сумел!
— Ксень! — остывает, глядит на меня растерянно, а я вся в кофе и в типа, трусах, с чулками, без ничего более, ползаю перед ним на коленях, ноги щупаю,
— Чувствуешь? Что чувствуешь?
— Тебя! — сообщает радостно, порывается встать, но тут же со стоном оседает разочарованно.
— Не всё сразу, любимый, не всё сразу! — поднимаюсь к нему. Целую во всё подряд: глаза, нос, щёки, губы. Чувствую солёный вкус, это мои слёзы или его? Не понимаю…
Он тянется ко мне, осторожно касается, как в первый раз, не веря сам себе, не веря чуду, которое с ним произошло. Касайся, любимый, касайся! Как же я соскучилась по твоим рукам!
— Ксень! Ксень! — похоже, на радостях эльфа совсем заклинило. Ладно, пускай привыкает. Пересекаемся взглядами, я знаю эту магическую черноту, появляющуюся из центра зрачков, жаль, что полетать, не получиться, но поцеловаться-то хотя бы, можно! Хотя бы один раз, чтобы запомнить вкус твоих губ.
Оторваться не могу, что-что, а целоваться он не разучился, эта магия с ним навсегда. Это наш первый и последний поцелуй за прошедший месяц и за всю оставшуюся мне жизнь. Если бы он захотел, был бы не единственный и не последний. Но с эльфом не поспоришь, делает только то, что хочет. Зато, как! Таю, распадаюсь на микрочастицы счастья и удовольствия, не оторваться. Эта зависимость навсегда…
Минут через сорок я, наконец, собираю свою одежду, кое-как одеваюсь и бегу радовать мир! Сначала реабилитолога, потом звоню его маман беспокойной, потом своей, пусть порадуется тоже, потом Артурычу и Галине Михайловне…
***
Вскоре прибывает делегация: папа, мама и брат Архангельские, потом Артурыч. Среди всей суматохи мне удаётся умыкнуть Ирину Фёдоровну в оранжерею. Она упирается, но поняв, что не отстану, следует за мной.
— Мне надо с Вами поговорить, Ирина Фёдоровна, долго не задержу.
— Ну, хорошо, детка, — елозит от нетерпения в кресле, — я вся внимание!
