Даринка не раздумывала ни секунды:
— Левая…
Элька в голос расхохоталась.
— Ты чего? — испугалась Горянова. — У тебя классическая истерика? Переход от бурной грусти к бурной радости?
— Неа! — снова шмыгнула Элька, протягивая Горяновой ту самую, левую брошь. — У меня эксперимент «познай себя». Знаешь, оказалось, у меня всегда были проблемы с выбором. Никогда не могла понять, что мне нравится больше. Но если вещь выбирала ты, то мне сразу становилось понятно, что именно она мне нравится больше всего… И я до сих пор не знаю, что с этим делать.
— Я знаю… — погладила ее по голове Горянова, с удивлением и неподдельной радостью рассматривая первый в ее жизни Элькин подарок. — Будем вместе ходить по магазинам, но только, чур, когда сама начнешь зарабатывать… Халявы больше не будет.
— Ладно! — хмыкнула сестра. — Я теперь сама буду зарабатывать! Еще и побольше тебя!
И они вдруг обнялись. И сидели так обнявшись…
— Он красивый у тебя…
— Сама знаю… Губы только не раскатывай, а то прибью ненароком…
— С ума сошла?! — фыркнула Элька. — Да мне Пименов голову оторвет и еще что — нибудь. Знаешь, какой он у меня ревнивый? Да что Пименов. Сама тоже мне голову открутишь, вон как зыркнула, аж холодом повеяло…
— Вот и хорошо, что понимаешь…
Когда сестры вышли из комнаты, все футбольные матчи уже закончились. Савелов с Горяновой засобирались домой. Когда Роман Владимирович собирался выходить, Элька громко хмыкнула и ехидно спросила:
— Роман, а вам нравятся голубоглазые тоненькие блондинки?
«Вот поганка! Опять дразнится!» — подумала Горянова и уже хотела вмешаться и сказать сестре что — то резкое, но Савелов крепко сжал ее руку, повернулся и смерил мелкую с ног до головы.
— Нравятся…
Элька расплылась в довольной улыбке:
— Тогда почему женитесь на махровой брюнетке? — сказала ехиднее некуда.
Роман Владимирович был сама деликатность:
— Мне клоун в цирке тоже очень нравится, но, согласись, это не повод тащить его под венец… Приятно было со всеми познакомиться… Пойдем, Дарёш.
Глава 34
Они поженились в субботу. А в пятницу в Гродинке им устроили настоящий мальчишник с девичником в одном флаконе. Правда, вначале разделили две зоны — мужскую и женскую — цветным скотчем и за проход брали желаниями да наливали по рюмочке. Но потом всем надоело бегать в обход к столу за спиртным и едой, так что скоро границы были начисто стерты. Фривольного было много. Намеков всяких «нижепоясных» — хоть отбавляй! В основном, подвыпившие уже мужики слёзно предупреждали Романа Владимировича о том, что его невеста не раз была замечена за поркой провинившегося прораба, и просили не злить супругу во избежание телесных наказаний. Мол, вы, Роман Владимирович, нужны нам живой и здоровый. Ещё просили быть с женой предельно осторожным и вовремя выполнять все ее поручения, так как Горянова безумно пунктуальна и всегда держит слово. И рассказывали подтверждающую историю, как Даринела Александровна, пообещав нерадивому подрядчику засунуть штырь в ж…, если тот завалит сроки, зарок выполнила, а потом таскала ему в больницу апельсины и мазь от геморроя.
— Да ты страшная женщина, родная! — изумлялся Савелов.
— Сама в шоке! — соглашалась Горянова.
Когда закончились предупреждения, опасения и скабрёзные тосты (Володька Голдник с талантом истинного сисадмина организовал конкурс на самый неприличный тост), в Гродинке включили музыку на полную и под руководством Ирки Шапутко кинулись играть в непристойные свадебные игры из серии «Норки и кроты». Сама главбух Анна Марковна, махнув для молодости стопочек пять, не побрезговала пустить под лихую музыку в свою нору пару — тройку гродинских кротов.
В общем, народ отрывался. Маркелов даже из импровизированного картонного торта выскочил и показывал стриптиз в стиле Бенни Хилла. Лешка с Пашкой подпевали ему фальшиво, но с чувством, а Гродинка ухохоталась до слез. Молодым подарили набор из пятнадцати разных кружек, и на каждой красовалось по три мордочки гродинцев. Почему по три?
— Иначе бы все не влезли, не дарить же вам сорок пять кружек… — пояснила Шапутко.
Самым красивым на кружке (на фотографии он высунул язык) получился Маркелов. Набор было решено оставить в Гродинке и пользоваться им в особых торжественных случаях. Да! Вечер прощания с холостой жизнью удался…
Они тихо по шли по вечерней улице до Даринкиного дома. Горянова напрочь отказалась ночевать у Савелова:
— Я не хочу, Ром, чтобы ты видел меня в белом платье до свадьбы…
— Горянова! Как я без тебя целую ночь? Ты жестокая!
— А кто спорит? — смеялась та. — Тебе сегодня весь вечер об этом нетривиально намекали… Есть время передумать…
— Ничего! Я тебя перевоспитаю…
Утро было суматошным. Резенская с парикмахером прискакала с ранья. И сама уже была при параде.
— У! Лиль! Ты такая красивая! — протянула Горянова.
— Ой! Ничего особенного! Ты просто добрая и вежливая…
— Нет, я просто счастливая. И мне все нравятся… Кстати, — она насмешливо усмехнулась, — ты с кавалером сегодня придешь, или Истомин продолжит шифроваться?
Резенская ахнула:
— Так ты всё знала? Откуда?
— Альгис всегда ставил машину в пределах видимости…
— Так попался глупо… Он очень изменился после того случая, Дарин, — горячо стала защищать его Резенская. — Он совсем по-другому стал ко мне относиться, совсем по-другому! Теперь он за мной ухаживает, а не я за ним…
— Да я не спорю! — успокоила подругу Горянова. — Главное, чтобы тебе было хорошо! Люди иногда меняются. Особенно когда теряют что — то дорогое.
Резенская кинулась к Горяновой обниматься:
— Дариночка! Как я тебя люблю!
— Осторожно! — усмехнулась та. — Не впадай в экзальтацию, оставь чуток темперамента для снежного Альгиса.
— Он уже не снежный! Он растаял…
— Кай и Герда, блин…
Резенская весело и счастливо рассмеялась и снова полезла обниматься. Через два часа пожаловала Завирко. Как Горянова упрашивала ее мужа отпустить к ней на свадьбу супругу — история для целого рассказа. Самое главное, тиран супругу отпустил. Та появилась в доме милейшим колобком.
— Олечка! — чуть не заплакала от умиления Горянова, увидев любимую подругу, но с места рвануть не могла: парикмахер еще возилась с ее волосами.
— Оставьте ваши телячьи нежности! — рявкнула довольная Завирко, кидая небрежно верхнюю одежду в зал и устраиваясь на диване, стаскивая с трудом мягкие полусапожки с ног. — Лучше мне водочки налейте!
— С ума сошла?! — крикнули разом Резенская и Горянова. — Тебе нельзя!
— Да я сама знаю, что нельзя! — наморщила лоб Олька. — Но мне всё время хочется водки и на дискотеку.
И она громко рассмеялась, придерживая заметный такой живот двумя руками снизу.
— Другие культурно ограничиваются мелом и солеными огурцами, ну, в крайнем случае, шоколадом с авокадо, а меня все время тянет на водку, дискотеку и мужиков…
— Ты извращенка! — снова хором крикнули подруги.
— Сама знаю! — смеялась довольная Завирко. — Но водку все — таки налейте. Пусть стоит. Я ее нюхать буду.
— А водки в доме нет, — расстроилась Горянова. — Что делать будем?
Завирко устроилась на диване барыней:
— Сгоняй за водочкой, Лилёк!
Резенская рассмеялась:
— Как прикажете, мадам!
В обед Ромку и Даринку расписали. Горянова была хороша, как никогда. Фигурная коса до пояса, украшенная рассыпанными мелкими кристаллами и крошечными бутонами, элегантное шелковое платье по силуэту, расходившееся книзу и создававшее впечатление легкости, невесомости, горящие в ушах невероятной красоты серьги, дождавшиеся своего часа, но не сумевшие затмить свою хозяйку. Потому что невозможно было сегодня затмить её. Ведь во всем её облике сегодня сквозило неприкрытое счастье. Она была безраздельно счастлива, когда спускалась вниз, укутываясь в вязаное полупальто из белой норки. Она была безмерно счастлива, когда Ромка, с трудом скрывая в глазах восхищение и восторг, аккуратно усаживал ее в машину рядом с собой. Она была бесконечно счастлива, отражаясь в его глазах, хранивших каждое мгновение этого дня…
