Маленькая свадьба играла громко и шумно. Когда с тобой твои близкие, которые действительно тебя любят, все приобретает какой — то особый смысл. Надарили подарков от души. Из Воронежа курьером прислали столовый сервиз на тридцать шесть персон от тетушки Ануш и чудесную открытку с поздравлением на армянском.
— А почему не на русском? — поинтересовалась у невесты Резенская.
Та пожала плечами:
— Тетушка Ануш упорно считала меня армянкой. Наверное, ее предположение со временем перетекло в безальтернативную уверенность. Она всегда славилась умением переплавлять реальность под свои желания.
— Чудесное качество! — улыбнулась Лилька
Вы, наверное, спросите, а пришли ли Пименов с Истоминым на свадьбу? Пришли. Но для Даринки они словно покрылись странным серым пологом, за которым и лица не разглядеть. Потому что все ее существо было обращено к одному — единственному человеку в зале — к Ромке. И он тоже больше никого не видел вокруг. И это было также естественно, как дышать…
Было всего ничего — пять часов вечера, как Ромка, переглянувшись с Оттавией и Марией, вдруг потянул Горянову за собой.
— Мы куда? — удивилась Даринка, когда он укутывал ее в верхнюю одежду.
— Сбегаем…
— Но зачем? Так нельзя! Там гости и все…
— Тава с Машкой всё решат, не волнуйся! Сейчас будет столько развлечений, что у наших близких не будет повода о нас вспоминать. А мы уйдем по-английски. Так задумано! Не спорь, жена!
— Ой! — смутилась Горянова от того, как он ее назвал, и не стала спорить.
Когда машина высадила их в аэропорту, Даринка расстроилась:
— Я же свой паспорт не взяла, Ром! Он в кафе остался!
— Зато я взял! — Савелов гордо похлопал себя по внутреннему карману пальто.
Они чуть не опоздали на регистрацию рейса. И Горянова, как могла, старалась не смотреть и не слушать, куда они сейчас летят. Она закрывала руками уши и опускала взгляд, боясь прочитать табло.
Савелов недоумевал:
— Что ты делаешь, Дарёш?
— Прячусь от реальности! Хочу сохранить пункт конечного назначения от себя в тайне.
— Расслабься, родная! — рассмеялся Роман Владимирович. — Мы всё равно летим с пересадкой в Москве. А там я сам тебя спрячу.
В аэропорту на них глазели и улыбались. А в самолете капитан корабля поздравил их, а бортпроводницы налили им по бокалу белого вина. Внутри у Даринки все переворачивалось. Она чувствовала себя юной. Просто ребенком, чистым, светлым ребенком, который еще не знает жизненных тягот и поэтому не умеет скрываться от них. Ребенком, у которого отобрали защитный панцирь, дав взамен что — то по-настоящему стоящее: любовь и доверие…
И Даринка вдруг заплакала.
— Что с тобой? — испугался Роман.
— Как мне жить дальше, — шепнула она сквозь слезы, — если это всё когда — нибудь исчезнет?
Он привлек ее к себе:
— Что ж ты у меня такая глупая, Савёлова! Ну, куда это исчезнет?
Питер встретил их первым чистым снегом. Сейчас, стоя у огромного окна в гостинице, нежась в теплых Ромкиных объятиях, голая Даринка, укутанная только в одеяло, смотрела, как огромные снежинки, тихо кружась, укрывали площадь. Была глубокая ночь. На улице ни души, и лишь кружащееся серебро под яркими фонарями…
— Сэй л'ариа кэ ми нутрэ, — вдруг серьезно, протяжно шепнул ей на ушко Ромка.
— Что ты сказал, Ром?
— Ты воздух, которым я дышу…
— Ой!
— Ми фай соньярэ…
Даринка улыбнулась, понимая:
— Я заставляю тебя грезить наяву?
— Си, синьора! — и снова зашептал, баюкая ее в объятиях:- И миэй
сэнси соно пьени ди тэ…
Горянова подождала немного, ожидая перевода, но его не было.
— Ром! Переведи! Так красиво звучало…
— Я сказал, что все мои чувства переполнены тобой… И вообще, жена, не разрушай красоту момента! Ты, между прочим, должна была уже выучить итальянский…
— За два месяца?! — возмущению не было предела.
— Почему бы и нет… — смягчил тон Ромка, — ты у меня вообще женщина талантливая… Всё, не шуми… — и добавил, когда Даринка перестала обиженно шумно дышать: — Сэй ла коза пью кара кэ о… — и тут же перевел, чтобы любимая не возмущалась, — ты самое дорогое, что есть у меня.
И Горянова снова, счастливая, расплылась в улыбке.
— Ти амо кон тута л'анима… — снова шепнул Ромка, разворачивая ее к себе и целуя. (Я люблю тебя всей душой.)
И Горянова тоже ответила, на это слово у нее хватало знаний:
— Ти амо…
Эпилог
Прошло пять лет. Даринка спешила забрать дочь из детского сада, вообще — то это должен был сделать Роман, но того сорвали в мэрию: Гродинка проводила реконструкцию здания городской администрации. Поэтому Даринка спешила. Ей ещё и мелкого у родителей забирать. Вопреки всем Ромкиным прогнозам, вторым у них всё же родился мальчишка. Уже подъезжая, она увидела, что на детской площадке, где обычно летом дожидались родителей малыши, бушует какая-то невероятно опасная кутерьма.
— Опять Катарина воюет! — мелькнула в голове гаденькая мысль. — Пора этой боевой девчонке как следует надрать задницу! И в кого она такая драчунья?! Мы с отцом люди вполне себе мирные…
Даринела Александровна Савёлова, припарковавшись секунд в тридцать, уже подлетала к площадке, как услышала слова, обращенные к ее дочери. Приятная и обычно весьма добрая воспитательница из самых лучших побуждений вещала:
— Катя!
— Я не Катя, я Катарина! — с достоинством поправила ее та.
— Катарина! Иногда необходимо думать не только о себе! Ты вполне могла поделиться этой игрушкой с Владиком. В конце концов, ты же самая старшая в этой группе… Просто отдай…
Дочь послушно кивнула и протянула рыдающему мальчику какую — то игрушку.
Савёлова похолодела. Она не стала слушать дальше. В какие — то секунды она обежала забор, огораживающий детскую площадку, и подлетела к дочери, присев возле нее на корточки.
— Не смей, Рина! Слышишь! Никогда не смей отдавать то, что тебе дорого! И плевать, что ты старшая! Плевать, что говорят все вокруг! Слышишь? Никогда, ни при каких обстоятельствах не отдавай то, что тебе дорого! Ты слышишь меня?! — и она с силой тряхнула дочь. — А вы, — Савёлова обратила пылающий от злости взгляд на воспитательницу, — постарайтесь думать, прежде чем давать детям свои дурацкие советы!
Она вскочила, схватила дочь за руку… И уже собиралась отвести ее к машине, как вдруг та отняла руку.
— Простите мою маму, пожалуйста! — обращаясь к воспитательнице, невероятно твердо произнесла малышка. — У нее был трудный день…
А потом она подошла к тому самому зареванному мальчику.
— На! — сказала она, протягивая тому игрушку. — Возьми и не плачь больше! А я, чтобы ты не волновался, в обмен заберу у тебя ту маленькую лошадку. Хорошо?
Мальчуган, вытирая зареванное лицо, кивнул. Катарина, забрав лошадку и положив её аккуратно в карман комбинезона, подошла к матери.
— Идем! До завтра, Елена Николаевна!
А в машине с маленькой поганки мигом слетел весь лоск, и она, сузив страшно свои глазенки, зашипела:
— Мама! Ты чуть мне все не испортила! Я целый месяц думала, как мне у этой жадины Вадьки лошадку для моей коллекции забрать, а тут ты! Хорошо, что мальчишки в этом возрасте такие наивные!
Савёлова Даринела Александровна оторопела. Она не знала, что на это сказать…
Вечером, лёжа с Ромкой в кровати, она пересказывала эту историю.
— Представляешь, Ром? Она, оказывается, всё продумала! Невероятно! И в кого она у нас такая?!
Савёлов рассмеялся:
— Да есть в кого! Это у тебя в родных сестрах обитает Эльвира Александровна… И потом, Дарёш, у наших детей будут свои пунктики, свои болевые точки. Не беспокойся. Они вряд ли повторят наши ошибки. Потому что им предстоит сделать свои…
Он прижал ее к себе и поцеловал, нежно гладя по голове.
— Знаешь, о чем я сейчас подумал? — шепнул он ей спустя какое — то время.
