Провел к столу. Отодвинул стул.
Налил вина. Изображал принца, которым ни Юля, ни он сам человека по имени Богдан Моджеевский не считали. Но это вовсе не значило, что ему не хотелось ее баловать. Невозможно ничего наверстать, но можно продолжить строить на старом фундаменте, если он достаточно крепок, а их фундамент оказался крепче земли, по которой они ходили.
Можно разговаривать целый вечер обо всем, что взбредет в голову. Вытряхивать из себя самое потаенное, чтобы озвучить его тому, кто рядом. Можно, как в кино, целоваться у камина, устроившись на полу с бокалами. И смотреть друг на друга. Молча, но так, будто бы произносишь нечто важное. Вполне вероятно, что самое важное.
А потом удивляться фейерверку в окне, рассыпавшемуся тысячей искр над их маяком. Стоять обнявшись и удивляться:
«Моджеевский, ты что?!»
«Но тебе же нравится, Малич!»
Ей нравилось. И целоваться с ним нравилось.
И чувствовать его ладони на своем теле, которое было будто бы вылеплено для них.
И стоном выдыхать его имя, утопая среди простыней.
И засыпать, будто впервые, в его объятиях, зная, что утром — в них и проснется. Рано-рано. Потому что ушли мигрени. Потому что она снова становилась жаворонком. Потому что ей жизненно важно было встречать рассветы, имевшие смысл только возле Богдана.
Потому что, даже крепко зажмурившись, узнавала его по теплу дыхания на своей коже и по пальцам, чертившим узоры на ее теле.
Чертили невидимые узоры, обещая счастье, и птицы в небе над морем, когда еще позднее, позавтракав, они сидели, обнявшись и кутаясь в пледы, на любимой предпоследней от берега плите с видом на любимые арматурины у маяка. Щурились от солнца и пили кофе, который в отеле «Евгения» оказался отменным. Необычным. С трюфелями, шиитаке и ежовиками. Необычным и ни на что не похожим. Грибами пахнул. Весной. Лесом. Свежестью. И почему-то солнечным городом после дождя, в котором никогда не случится беды, ведь его охраняет старый коренастый маяк, похожий на гнома.
— Не хочу в реальность, — близко от Бодиного лица пробормотала Юля. — Не хочу, не хочу, не хочу…
— Э-э-э-э, — Моджеевский нахмурил брови и проворчал: — Что значит «не хочу в реальность»? Все вокруг очень даже реальное. Это наша с тобой реальность.
— Это Моджеевский обхаживает девочку из шестнадцатой школы. Деловую, как колбаса.
— Ты против?
— Я — очень даже за. Но туда, — она повела подбородком в сторону залива, в котором живописно расположился городок, — не хочется.
— Не бойся, — Богдан сильнее притянул Юлю к себе, поправил слегка сбившийся плед. — Нам выпал редкий шанс исправить все ошибки, чтобы стало так, как должно было быть давно. И какая разница — где? Важно, что вместе.
— Не боюсь. Вот уж что точно — это что не боюсь. Надоело. Смешной у них кофе, а?
Богдан кивнул и снова завозился, теперь выуживая из внутреннего кармана небольшую квадратную коробку оранжевого цвета с коричневым оттиском запряженного экипажа, перевязанную лентой в тон.
— Это тебе, — просто сказал он, протягивая коробку Юле.
Она взяла ее свободной рукой почти автоматически. Губы шевельнулись, читая вслух, но чуть слышно название бренда. А потом шевельнулась бровь.
— И зачем ты? У меня же еще не день рождения… скоро, но не… Или ты перепутал? Забыл?
— Я прекрасно помню, когда у тебя день рождения, — улыбнулся Бодя, — но разве для подарков нужен повод?
— Не знаю. Не рассматривала этот вопрос с такой точки зрения.
Юля отставила стаканчик с кофе рядом с собой и занялась ленточкой. А потом ей на колени легла тонкая шелковая косынка. Кремово-розовая, нежная, легенькая, совершенно невероятная на ощупь. Юля зависла над рисунком в центре. Лошадка, стоящая на задних ногах и словно бы вытканная из цветков. Тысяч крошечных цветков самых разных оттенков. Неукротимая лошадка, вставшая на дыбы, разбрасывая вокруг соцветия. Лошадь как цветочная полянка на нежно-розовом.
Юлькины пальцы заскользили по ткани, очерчивая силуэт. Потом она негромко сказала:
— Спасибо. Это очень… как будто весна, да?
— Похоже, — согласился Бодя и прижался губами к ее щеке. Она была прохладной. — Ты не замерзла?
— Не очень. Здесь хорошо. Значит, это все — это свидание просто так, без повода, да?
— Ну-у-у, — протянул Моджеевский, подняв глаза к небу, — не совсем чтобы без повода.
— И какой же повод?
— Усыпить твою бдительность.
— И зачем тебе это нужно?
— Чтобы ты еще сильнее влюбилась в меня.
Юля фыркнула и подкатила глаза. Потом на всякий случай спросила:
— А ты в меня?
— А я от тебя не бегал.
— Всю жизнь будешь припоминать?
— Не буду.
Юлька нахохлилась в пледе, как птенец, и улыбнулась. Потом взяла косынку и решительным образом накинула на голову, убирая под нее волосы, которые слегка трепал ветер. Завязала узелок под подбородком и достала из кармана телефон. Включила фронтальную камеру, разглядывая себя, как в зеркале. Изображение ей неожиданно понравилось, и Юля вдруг глянула на Моджеевского.
— Исполнишь еще одну мою мечту?
— Оглашай, — кивнул Бодька, щурясь от солнца.
— Можно я нас в сторис закину? На моей странице. Она не личная, это блог, но… Можно?
— У-у-у-у… — рассмеялся Моджеевский, — мне надо подумать.
— Я так и знала!
— Ну вот а я не знаю, что ты мне там за компанию подобрала.
— Какую еще компанию! Какую компанию! — шутливо возмутилась Юлька. — Это ты вечно в компании… со своими девушками! Джеймс Бонд из солнечногорской гимназии номер двадцать три!
— Мне и Моджеевским неплохо, — пожал плечами Богдан и, повернувшись к Юльке, усмехнулся: — Ладно! Ваяй уже свою сторис. Еще одна блогерша на мою голову.
— Какая это «еще одна»? — сощурилась Юлька.
— Вредная.
— Бодя!
— А?
— Не смей меня сравнивать со своими бывшими!
— Юлька, ты вне конкуренции, — пылко заявил Богдан и торжественно кивнул головой, прижав руку к сердцу. — Клянусь!
— Ну и дурак! Я не блогерша, я — эксперт!
Богдан рассмеялся и снова коснулся губами ее щеки.
— Хорошо, ты — эксперт, а Танька у нас блогерша.
— Таня? Твоя Таня?
— Ну она скорее своя собственная и немного Реджепа, потому что вредная.
Юлька зажмурилась и потерлась носом о его щеку, важно сообщив:
— Ну я тоже Андрюшина и немножко твоя.
— Потому что вредная, — кивнул Богдан.
— Улыбнись, — скомандовала Юля, вытянув вперед руку с телефоном и направляя на них камеру. Моджеевский с готовностью расплылся в самой что ни на есть настоящей голливудской улыбке во все тридцать шесть зубов. Ей сделалось смешно. Телефон издал характерный щелчок. И удалять или повторять этот кадр, чтобы выглядеть хоть немного приличнее, Юля не стала. Но несколько секунд рассматривала этот, получившийся. Первый снимок, на котором они вместе, если не считать снесенных со всех носителей десять лет назад, на которых они еще дети, и тех, что сделал профессиональный фотограф на Жениной свадьбе, где они стояли каждый по свою сторону от молодоженов и будто в разных измерениях.
Наверное, тогда — и правда в разных. Чтобы сейчас оказаться в одном, том, которое… вымечтано.
Юлька положила голову Богдану на плечо и запустила приложение. Директ маячил красным — писали. К черту писали. Она коснулась значка со своим аватаром — фирменным лейблом магазинчика. И добавила туда фотографию. Как была, без фильтров, чуть подсвеченная солнцем, живая.
Подумала, как подписать, не изобрела ничего лучшего, кроме как: Б+Ю=
И отправила ее, свою маленькую мечту, во всемирную сеть. Пусть там заставляет взрываться галактики.
… во дворе абрикосы зацвели
***
Что там с галактиками — черт его разберет, если честно. А вот в их солнечногорской очень скоро все встало с ног на голову. И дело не только в сторис, которую опубликовала Юлька, хотя и та покою не способствовала, буквально в течение суток оказавшись во всех желтых пабликах. К концу недели изо всех щелей полезли имена и откровения Бодиных бывших «подружек», часть из которых он в глаза не видел, и, очевидно, эти девицы не отягченного никакими принципами поведения просто решили хайпануть на известной фамилии. Вторая же часть, конечно, была вполне реальной, но почему-то ни те, ни другие совсем не затронули их маленького мирка, в котором им было хорошо. Того, где Андрюха привыкал к новому детскому саду, а соседский кот — привыкал к Юльке. Да так успешно, что иногда Богдан заставал его сидящим у нее на коленях и позволявшим чесать свою шейку. Можно бы было позавидовать коту, находись он в каком-то ином положении, чем, собственно, в почти статусе почти мужа этой занозы с огромными глазищами.
