Курт осторожно взял ее за руку, подержал на весу, затем начал медленно сжимать ее пальцы в своих, наслаждаясь непривычным в их отношениях ощущением вседозволенности. Он никак не мог освоиться с дарованной ему удивительной свободой, — никто больше не контролировал их поступки, не надзирал за ними украдкой, да и самому ему уже не требовалось себя ограничивать.
— Курт, что ты делаешь с моей рукой? Я стану профессионально непригодной!
— Извини…
— Я… понимаю. И я тоже очень рада… Просто я должна привыкнуть к мысли, что ты снова появился в моей жизни. Я пойду, ладно?
— Завтра мы точно увидимся?
— А куда же мы денемся? — Сандра тряхнула головой и засмеялась. — Кажется, один раз мы уже обменялись такими же фразами. Пока!
— Сандра!
Сделав несколько шагов к дому, она остановилась и обернулась.
— Помнишь, ты говорила, что нечаянная буря должна улечься через две недели? Так вот, прошло два месяца, но… В общем, ты ошиблась.
— Этой ошибке я и рада.
Она еще раз улыбнулась, неожиданно лихим движением щелкнула снизу по козырьку своей каскетки и скрылась за свежевыкрашенной калиткой.
* * *
Всю пятницу Курт провел, как на иголках. Он честно выполнил свой долг перед Эшфордским университетом, вполуха выслушав все запланированные на день доклады (занявшие в общей сложности часов пять), но мысли его витали далеко: он думал только о предстоящем вечере, который, как назло, приближался с черепашьей скоростью. Отпущенный, наконец на волю, Курт немного поболтал с приятелями, немного побродил около гостиницы, затем отправился к себе, улегся на кровать и начал читать купленный внизу журнал об искусстве. В течение часа он с трудом продирался сквозь дебри, заумных текстов о театре, живописи и литературе, потом забросил журнал подальше и стал целенаправленно ждать звонка. Телефон застрекотал в половине девятого.
— Курт, вот я и освободилась. Думаешь, еще не очень поздно для прогулок?
— Нет, конечно. Стемнеет часа через два, не раньше. Сейчас, ведь самые длинные дни, послезавтра наступит летнее солнцестояние. По-моему, это символично.
— Чем же?
— Не важно… Как же я рад тебя слышать. Я боялся, что ты не позвонишь. Семейный праздник тебя не утомил?
— Умеренно. До сих пор в ушах шумит. Наверное, мне в самом деле, стоит прогуляться, чтобы прийти в себя.
— Бедняжка… Где мы встретимся?
— Ты ведь не очень хорошо ориентируешься в городе? Давай встретимся через полчаса у того магазинчика, где мы вчера столкнулись.
Курт оказался около книжного магазина через четверть часа — впрочем, и Сандра прибыла почти вовремя, опоздав лишь на пару минут. Выглядела она просто восхитительно: на ней было элегантное, сильно приталенное бело-голубое платье с большими пуговицами, к тому же она впервые украсила себя крупной бижутерией. Теперь она уже напоминала не старинную даму, а героиню фильмов пятидесятых годов.
— Bay… — Курт шагнул ей навстречу. — У меня нет слов. Ты хороша, как никогда. Хотя ты всегда хороша… Куда пойдем?
— Думаю, на скамью Лонгфелло.
— Куда-куда?
— Здесь неподалеку есть совершенно, сказочное место: поросший соснами обрыв. А на самом краю обрыва стоит старинная скамья. Говорят, именно на ней поэт Лонгфелло писал свою знаменитую поэму «Евангелина». Во всяком случае, все посетители Грейвенхерста непременно совершают паломничество к этой скамье. Идем?
— А мы успеем вернуться до темноты?
Сандра, не удержавшись, начала отчаянно хихикать.
— А в кого ты превращаешься после захода солнца? В волка? Или в медведя?
— В летучую мышь. Идем. — Завладев тонкими пальцами Сандры, Курт вновь с наслаждением сжал их в своей руке. — Да нет, кроме шуток: мы с тобой всегда встречаемся в ночи. Это, конечно, романтично, но должно насторожить рядового обывателя: кто знает, чего от нас, любителей ночных посиделок, можно ждать. Не смейся, я говорю вполне серьезно…
Оказавшись на месте, Курт издал восторженное восклицание: пологий обрыв ступенями уходил в укрытую тенью лощину, а разбросанные по склону редкие монументальные сосны явно преклонного возраста по мере отдаления меняли свой цвет: самые ближние и высокие были вызолочены солнцем, словно рождественские украшения; те, что подальше, отливали тяжелым свинцом, и лишь сосны, терявшиеся внизу, на самом дне, возвращали себе исконный темно-зеленый цвет.
— Какая красота! — Курт рухнул на резную скамью. — Потрясающе… Я даже забыл, что устал.
— А я совсем не устала. — Расправив платье, Сандра опустилась рядом и уже знакомым жестом прилежной школьницы сложила руки на коленях. — Сердце стучит ровно, как мои часики.
— Еще бы. Если хочешь знать, ваше сердце защищает гормон эстроген. Мужское сердце с двадцати до семидесяти лет стареет на четверть, а женское остается таким же молодым и сильным. Поэтому от инфарктов умираем именно мы. Что поделать…
— А ты тоже совсем не изменился. Те же темы, те же интонации. Если я пообщаюсь с тобой еще немного, то буду разбираться в биохимии так же хорошо, как ты в истории музыки.
— Так ведь это прекрасно. Сможем подменять друг друга на занятиях, если возникнет необходимость… Только петь я никогда не научусь: с моим нулевым музыкальным слухом лучше даже не пытаться.
— А я никогда не выучу ни одной формулы. Как вы их различаете? Они же все похожи друг на друга — какие-то пчелиные соты и лесенки из одинаковых букв…
Курт расхохотался. Глубоко вздохнув, Сандра скинула туфли и блаженно погладила траву босыми ногами. Только теперь Курт заметил, что у нее очень маленькие и узкие ступни, — как у ребенка. Наверное, даже кисть его руки была крупнее. Ощутив прилив электризующей нежности, он бережно погладил блистающие паутинки ее волос.
— Солнышко… Санни-златовласка… Такая маленькая, кроткая… Твои бедные губы больше не трескаются? Они зажили?
Не дожидаясь ответа, он потянулся к ней. Самоличная проверка состояния ее губ оказалась занятием настолько упоительным, — он длил его и длил, пока она, задохнувшись, слегка его не оттолкнула. Курт, с трудом подавшись назад, благоговейно следил, как медленно поднимаются ее смежившиеся на время поцелуя ресницы. Она рассеянно, словно в трансе, посмотрела по сторонам, затем скользнула пальцами по своей щеке.
— Знаешь… Я никогда раньше не целовалась с бородатым мужчиной.
— Все когда-то происходит впервые… Ну и как?
Сандра смущенно засмеялась:
— Я… не разобралась. Щекотно. Какие-то первобытные ощущения…
— Да? Так можно повторить, а ты попробуешь разобраться. Скажу тебе, как представитель естественной науки: эмпирический опыт — самый бесценный.
