кто-то воткнул в него нож и крутит его до тех пор, пока каждая часть меня не разорвется.
У меня все еще есть ребенок, который полагается на меня. Я не собираюсь подвергать себя другим стрессовым ситуациям. Я не буду беспокоиться о сердце Далласа, потому что я собираюсь сосредоточиться только на том, чтобы сохранить свое в порядке ради ребенка, а попытки завязать с ним отношения этого не сделают.
Мне нужно пространство. Мне нужно отстраниться. Я смотрю на дверь, гадая, вернется он или нет, и напрягаюсь, когда раздается стук.
Стелла заглядывает внутрь.
— Ничего, если я войду?
— Входи, — отвечаю я. Мне нужен кто-то прямо сейчас.
Она улыбается и садится на свободное место рядом со мной.
— Ты уже звонила маме?
Я качаю головой.
— Честно говоря, я не хочу никому говорить. Она захочет прилететь сюда и позаботиться обо мне, а этого я не хочу. Мне нужно время, чтобы отдышаться, смириться, принять это. — Я потираю живот. — Ты сможешь подвезти меня домой, когда меня отпустят?
Она сжимает свою руку над моей.
— Конечно. — Она открывает рот и тут же закрывает его. Она хочет поговорить о Далласе, скорее всего, хочет, чтобы мы наладили отношения, но сейчас это невозможно.
Как я и сказала Далласу, теперь я все понимаю. Я знаю, каково это — потерять кого-то, кого ты так сильно любишь, с кем, как ты думал, ты проведешь годы.
И я понимаю, что никогда не хотела отпускать его.
***
Прошло три дня с тех пор, как Стелла привезла меня домой из больницы.
У меня все болит. Истощена. Безнадежна.
Звонки и сообщения игнорируются, и единственная причина, по которой я видела Лорен, — это то, что у нее есть запасной ключ от моей квартиры, и она зашла ко мне без приглашения. Я эгоистична, потому что они беспокоятся обо мне, но я хочу, чтобы меня оставили в покое. Я попросила Далласа дать мне немного пространства, и, за исключением нескольких сообщений, он так и сделал. Но никакие слова, никакие нотации, ничто не остановит меня от чувства вины в этом. Я была слишком напряжена. Я неправильно питалась. Мне следовало больше отдыхать. Чувство вины за то, что это мое тело потеряло моего ребенка, убивает меня.
Я позвонила маме в тот день, когда вернулась домой. Мы плакали. Она молилась. Она умоляла прилететь сюда, чтобы быть со мной, а я умоляла ее не делать этого.
Я читаю очередную статью о синдроме исчезающих близнецов, когда слышу, как открывается моя входная дверь. Я разворачиваюсь на диване и закрываю ноутбук в тот же момент, когда входит Лорен, одетая в свою медицинскую форму и идет прямо на кухню, как будто она здесь хозяйка.
— Привет, девочка, — зовет она, когда я встречаю ее. — Надеюсь, у тебя есть аппетит. — Она включает духовку и начинает доставать контейнеры с готовой едой. — Сегодня в меню тако.
Я просматриваю все продукты, разложенные на прилавке. Мясо. Салат-латук. Сыр. Сальса. Гуакамоле.
— Ты все это приготовила? — спрашиваю я. — Разве тебе не нужно было работать?
Она смеется, снимая крышку с мяса и выливая его в кастрюлю.
— Милая, ты же знаешь, что моя готовка — дерьмо. Хотя разогревать я умею неплохо. — Она включает конфорку. — Даллас сделал все это вчера вечером перед уходом на работу и попросил меня принести это сюда.
Я фыркнула.
— Почему? Он боится, что я недостаточно хорошо питаюсь, и мы потеряем второго ребенка? — Слова вырываются прежде, чем я успеваю остановить себя.
Она бросает на меня взгляд.
— Нет. И мы оба знаем, что он так не думает, так что перестань вести себя как соплячка.
— Прости? — огрызаюсь я.
— Ты меня слышала, — говорит она, возвращая свое внимание к плите. — Перестань вести себя как ребенок.
Я надулась. Я задыхаюсь. Я хочу вышвырнуть ее из своей квартиры, но она продолжает:
— Я понимаю, что тебе больно, но не забывай, что ты не единственная, кто переживает эту потерю. Мой брат тоже.
Я прижимаю палец к груди.
— Это он пытался обвинить меня в потере ребенка.
— Он сказал эти слова?
— Ну… не совсем.
— Единственное, что точно в твоем аргументе, это то, что он никогда не говорил, что ты виновата. Ни разу. Ты злишься на него, потому что тебе больше не на кого злиться — потому что никто не виноват. Никто. Вы слышали доктора. Выкидыш случился бы, несмотря ни на что.
— Я не виню его за выкидыш.
— Но ты винишь его в том, что произошло до выкидыша. Тебе нужно на что-то свалить вину за потерю ребенка, поэтому ты сваливаешь все на вещи Люси в его доме.
— Не делай этого, Лорен, — бормочу я. — Я не буду говорить с тобой об этом.
— Тогда не говори со мной. Поговори с ним. Пожалуйста.
— Я поговорила. Мы переписывались несколько раз.
— У Мейвен сегодня ночевка. Пусть он придет.
— Я не могу, — шепчу я, и мой голос начинает ломаться. — Это будет слишком тяжело.
— Переживать трудные периоды в жизни гораздо сложнее, когда рядом нет никого. Все становится мягче, нежнее, когда с тобой есть кто-то еще. Поверь мне.
***
Даллас знает, что еда — путь к моему сердцу. Тако и кусок черничного пирога, который он прислал, заставляют меня передумать на счет того, чтоб встречаться с ним. Лорен права. Мы не сказали друг другу и пары слов после нашей ссоры в больнице. Я сотни раз прокручивала в голове нашу переписку, не спала допоздна, потому что не могла уснуть, и пыталась проанализировать каждое слово, сорвавшееся с его губ.
Я закрыла глаза и вспомнила, что он сказал.
«Сделать шаг назад от отношений, которые мы строили? Сделать несколько шагов назад от занятий любовью?»
Он сказал «заниматься любовью». Я поправила его и сказала, что мы только трахаемся.
Я единственная была честна с собой, с нашими отношениями. В ночь нашей встречи на одну ночь мы оба были в тяжелом состоянии, и я боюсь, что нас тянет друг к другу только из-за этого и моей беременности.
Но плохие дни, плохие месяцы не длятся вечно, и в конце концов мы переживем наши плохие времена и поймем, что использовали друг друга только как пластырь, пока не зажили раны. Он снова станет вдовцом, оплакивающим свою жену, но при этом будет продолжать трахаться. А я вернусь к роли женщины, которая не хочет иметь ничего общего с любовью, но все равно получает секс.
Мы занимаемся сексом ради потребности в нем, ради связи, ради желания. Не ради