«А ты всё ждёшь, когда удастся цветочек её сорвать? Ну и как она? Заводит, когда ломается, да? Взгляд такой невинный, затравленный».
С*ка, я еле сдержался, чтобы его по стенке не размазать, подпортив тем самым их дорогие обои с вензелями.
Через голову и печень Тимур не понимает. Самое действенное и страшное для него — это игнор и невладение информацией. Тогда ему приходится лишь строить предположения. И вот когда его фантазия начинает разыгрываться, это доставляет ему какое-то больное удовольствие, в котором он сам же потом и захлёбывается. Я давно понял, что мозгам Тимура нужна прачечная. Там явно что-то не чисто.
Мне не впервой не общаться с родственниками. Поэтому не буду нарушать эту традицию.
Приводя в порядок рабочий стол, натыкаюсь случайно на наши с Лилей фото с Фестиваля уличных культур, сделанные в фотокабинке. Тогда разделил их поровну: два ей, два мне. Такой теплотой от них веет.
А вот фотография Гордеевой с дня рождения, снятая на Полароид. Разглядываю её параллельно с фото в телефоне: умопомрачительным селфи Лили в боди. На этих снимках разница по энергетике колоссальная. Разве знала та девушка, которую я упрашивал позировать в наш общий день рождения, что через какое-то время она сама мне вышлет фото? Фото, предназначенное только для меня. ДЛЯ МЕНЯ. Я и сам не предполагал, до чего мы с Гордеевой дойдём. Что Лиля будет делиться со мной настроением, мыслями, тайнами. Доверять мне своё тело и, кажется, немного душу.
Дерзкая снаружи, а внутри осторожная. Или другая её грань: мягкая кошечка, готовая в любую секунду выпустить когти, если почувствует угрозу.
Что ж, ты, кошечка, мне не отвечаешь. Ни на звонки, ни на сообщения.
Наберу-ка я Дину.
— Да, Тём, — приглушённый голос Дины с небольшим эхом раздаётся через несколько протяжных гудков.
— Привет. Чем занимаешься?
— Вот не поверишь. Рыбу чищу. Лёша привёз. Её тут полванны. Я вся в чешуе и ещё в какой-то гадости. И воняю как, стыдно признаться, кто.
— Задавать вопрос, рядом ли с тобой Лиля, я думаю, не стоит.
— Она дома, наверное, — отвечает уже не так эмоционально.
— У неё всё нормально?
— А почему ты спрашиваешь?
— Как тебе сказать. Со мной не общаются со вчерашнего вечера. Хотел бы понять, почему.
Тишина. Глубокий вдох и слегка неожиданный ответ:
— Тём, разбирайтесь сами.
Ясно. Знаешь, в чём причина, но не скажешь.
Сворачиваю не принёсший мне результатов разговор с Диной. Сразу возникает мысль заскочить без приглашения в гости к Гордеевой и понять, с чем же мы с ней должны «разобраться сами».
Прогуливаясь пешком до Лилиного дома, стараюсь себя не накручивать вариантами, потому что всё равно никогда не угадаешь, что там в девичьей головушке перемкнуло, из-за чего она так резко сменила модель поведения.
Мне не приходится долго ждать, пока кто-то зайдёт или выйдет из подъезда, а удаётся сразу, как только подхожу к двери, проскочить внутрь вместе с сотрудником скорой помощи. В нетерпении отсчитываю этажи, надеясь, что медработнику не в ту же квартиру, что и мне. Нет, на четвёртом этаже я выхожу один.
Не смотря на то, что я не до конца уверен, что Лиля дома, решительно нажимаю на звонок. Спустя несколько минут дверь открывается. С порога на меня недоверчиво смотрит Лилин отец. С виду трезвый. Бодро стоящий на ногах.
— Здравствуйте, Лиля дома? — согласен, глупый вопрос. Зато формулировка вежливо-нейтральная: я и поздоровался, и сразу о главном спросил.
— А ты кто?
Не помнит меня, видимо. Но это и к лучшему. То знакомство было не самое удачное.
— Я её друг.
— А имя у друга есть?
— Артём.
— Стой тут, Артём, — прикрывает дверь, оставляя меня стоять в подъезде.
Что ж, с лестницы не спустили, уже неплохо.
В ожидании разглядываю пространство вокруг. Краска на бледно-зеленых стенах местами отваливается и идёт трещинами. Прямо на полу выделяется своей эстетикой стеклянная пепельница с «ёжиком» из окурков. Откуда-то доносится аромат жареной картошки с грибами. Но вся эта «лирика» не даёт мне отвлечься от предстоящего разговора.
Наконец, из квартиры выходит Лиля. Какая-то потерянная. Осторожно прикрывает за собой дверь. Значит, наши переговоры будут проходить в подъезде. Окей. Может, не хочет, чтобы нас отец подслушивал.
Молча её рассматриваю: толстовка, короткие шорты, вязаные белые шерстяные носочки. Такая домашняя. Такая милая. С ней бы сейчас какао пить и фильмы смотреть. И целоваться, само собой. Желательно на моём матрасе.
— Привет, — начинаю диалог первым.
— Привет, — опускает взгляд, засовывает руки в карман толстовки.
— У тебя что-то случилось?
— У меня всё лучше всех, — вот теперь смотрит на меня, нервно кусая губы. И всем своим видом говорит, чтобы я шёл на хрен.
— А я уж подумал, нежелание отвечать на мои сообщения и звонки как-то связано с тем, что у тебя резко зрение село и слух испортился.
— Нет, моё нежелание связано с разочарованием.
— Прости, с чем?
— С разочарованием, — повторяет как для особо непонятливых.
— И это разочарование как-то связано со мной?
Что вообще происходит?
— Ты говорил мне, что можешь стать новым поводом для моих проблем, но не думала о значении твоих слов с такой стороны.
— С какой такой? — напрягаюсь.
— Когда этот повод появляется оттуда, откуда ты его совсем не ждёшь. Я думала, что могу тебе доверять.
— Лиль, изъясняйся понятнее.
И вот тут лучше бы она на меня не смотрела.
— Зачем ты рассказал Тимуру о моём отце?
Глава 37. «Усомниться»
Лиля.
Очень хочется верить, что в глазах Артёма я вижу сейчас искреннее удивление. Но мои сомнения, посеянные событиями вчерашнего вечера, не дают мне впустить это доверие внутрь себя.
— Что я Тимуру рассказал? Повтори, пожалуйста.
— О моём отце, — горький привкус неловкости перед друзьями до сих пор ощущается на моих губах.
— То есть, по-твоему, я — подъездная бабка, не умеющая держать язык за зубами? Так?
— Об этом знали только ты и Дина.
— Вот видишь, ещё и Дина была в курсе.
— Дина не могла…
— А я, значит, мог?
Не отвечаю Артёму на его вопрос. Я запуталась. Слишком свежо в памяти надменное выражение лица беляшика, когда он вчера вечером оказался по «счастливой» случайности в том же самом кафе, что и я. Его слова всё ещё отдаются противным эхом в моей голове.
— Ну, за*бись… — Артём разводит руками, комментируя моё молчание. — И когда, по-твоему, я мог это сделать? За чашечкой чая в непринужденной беседе с любимым братом? Типа так, к слову пришлось?
— Я не знаю когда, — чеканю, злясь, в первую очередь, на себя, что поделилась. И что теперь приходится пожинать плоды своего откровения.
— Не знает она, — Артём поворачивает голову в сторону мусоропровода, по которому что-то с грохотом падает.
Умом-то я понимаю, что с Тимуром он больше не общается. Но это со слов самого Артёма. А ещё я осведомлена, что в начале недели его машина была замечена во дворе дома его родственников. Не сложно догадаться, чей зоркий глаз это увидел. Но ведь Артём не должен мне отчитываться за каждый свой шаг? И что он там забыл, не моё дело.
Может, про моего отца Тимур раньше узнал? Просто в кафе подвернулся очень удачный момент. Я уже привыкла отвечать на его атаки. И вчера была готова, что он не пройдёт мимо и что-нибудь изрыгнёт в мой адрес. Но тема его очередной издёвки была настолько неожиданна, что я просто была застигнута врасплох.
«Гордеева, ты не пьёшь что ли? — намекнул на кружку кофе в моих руках, в то время как все остальные заказали себе пиво. — Правильно делаешь. Тебе пить нельзя, а то до отца недалеко скатиться. Ведь предрасположенность к алкоголизму передается генетически».
Возможно, он ещё что-то говорил, но я до такой степени была скована стыдом, что не слышала его словесный понос, не находя в себе силы ему ответить. Язык не поворачивался. А Тимур, будто почувствовав, что нащупал моё слабое место, продолжил: «Мне, конечно, нравится, когда ты пьяненькая… Такая сразу сговорчивая и приставучая».
