краска, которой она покрыта до середины, больно обдирает кожу с ладоней, если пытаться удерживаться на ногах, отчаянно цепляясь за эту колонну.
Я дышу резко и рвано, забыв, как это — позволить своему телу делать это самостоятельно. Каждый вдох приходится контролировать.
Почему мне никто не сказал, что это будет так трудно?
Зачем человеку даны чувства, которые делают самые простые вещи неимоверно сложными?
Просто встать, выпрямиться, оторвать исцарапанную ладонь от колонны и найти взглядом лифт в противоположной стороне гаража.
Идти до него недалеко, но каждый шаг дается с таким трудом, будто я Русалочка, идущая по ножам.
Вдавливаю кнопку и тяжело опираюсь ладонью о стену рядом с ней.
Тело налито свинцовой тяжестью, и горло с трудом проталкивает воздух дальше в легкие.
В сумке начинает вибрировать телефон, и я быстро перерываю кучу хлама, чтобы выудить его и увидеть на экране фото мужа.
— Да? — коротко отвечаю я, боясь выдать голосом свое состояние.
— Я на стоянке у торгового центра, жду тебя с зонтом и дождевиком. Как увидел, какая погода, сразу приехал. Не отпускать же тебя одну!
— Уже иду.
Роняю телефон обратно в глубины сумочки, вновь опираюсь ладонью о стену, глядя на сменяющие друг друга цифры этажей. Он уже едет вниз.
Третий…
Постукиваю каблуком о бетонный пол.
Второй…
Кусаю губы.
Первый…
Один резкий вдох.
Разворачиваюсь и бросаюсь обратно.
Динь-дон приехавшего лифта и звук открывающихся дверей теряются в дробном стуке моих каблуков.
Ворота все еще подняты, и я просто вылетаю на улицу — в ливень.
Мгновенно промокает насквозь платье, начинают хлюпать туфли, ветер бросает мокрые волосы мне в лицо.
Ничего не видно уже на расстоянии вытянутой руки — дождь хлещет так, словно кто-то на небесах выкрутил все краны на полную мощность. Теплый ливень с привкусом слез и моря заливает мое лицо, и я вообще не вижу, куда бегу. Только знаю — к кому.
В этом царстве воды и тумана невозможно никого найти. Я то и дело спотыкаюсь о бордюры, утыкаюсь в какие-то стены, отталкиваюсь от деревьев и обдираю ноги о хватающие меня за полы платья колючие кусты.
Здесь только я и ливень, в котором я рискую захлебнуться.
Я мечусь, давно потеряв направление, глотаю дождь вперемешку со слезами и шепчу, кричу в небо, отчаянно умоляю: «Пожалуйста!»
Эхом его слов.
Пожалуйста!
Снова начинает вибрировать телефон, я раздраженно отбрасываю сумку в исходящую туманом белесую мглу, которой заполнен весь мир, бегу и…
Врезаюсь в кого-то со всего маху.
От потекшей туши щиплет глаза, и я моргаю, пытаясь рассмотреть сквозь стекающую по лицу воду — в кого.
Ладони, которые уверенно ложатся на мою талию, не дают шанса ошибиться.
Провожу ладонью по лицу, поднимаю голову — и ловлю его безумный взгляд.
Потерянный, неверящий — вспыхнувший мощью тысячи солнц, когда он понимает, что это я.
Вздрагиваю, и он инстинктивным движением привлекает меня к себе.
Словно боясь, что я сбегу.
Над нами раскалывается небо.
Ослепительная вспышка молнии, разделяющей небо на две половины, оглушающий грохот, в котором не слышно, что за слова слетают с его шевелящихся губ, я делаю шаг назад, попадаю каблуком в трещину, он подламывается — и руки Германа единственное, что не дает мне упасть.
А потом он целует меня.
В абсолютной всепоглощающей тишине.
Я закрываю глаза, и моих век касается солнечный свет.
Я дома.
Наконец-то дома.
Здесь пахнет розмарином и холодными мшистыми камнями.
— Я тебя нашел, — глубокий низкий голос окутывает меня теплом.
Я тебя нашла.
После. Ты знал?
Герман выходит из машины и поднимается по ступенькам к витражной двери новенькой высотки элитного жилого комплекса. Здесь невероятно красиво — много зелени, укрытой стеклянными колпаками, которые выглядят так, словно перенеслись из фантастических книг о колонизации Марса. Они защищают спрятанные под ними лимонные, мандариновые и апельсиновые деревья от ноябрьского мрачного холода. Вдоль дорожек — чугунные скамеечки и беседки в стиле ар-деко. Все окна общей лестницы украшены витражами, а сам дом — кораллового оттенка, словно сложен из розового туфа. Первые этажи занимают уютные кафе и магазинчики, в центре двора фонтан.
Это действительно классный дом, и я даже немножко завидую Полине, что теперь она здесь живет. По словам Германа, из окна ее квартиры видно парк и реку, а еще она двусторонняя — и с утра в спальне можно встречать рассветы, а вечером в гостиной — провожать закаты.
Наверное, бывает возраст, когда уютное жилье с красивым видом начинаешь ценить даже чуточку больше хорошего мужа. Я уже совсем рядом с этим возрастом — еще неизвестно, что бы я выбрала, предложи мне Герман вместо себя такую вот квартиру!
Это я шучу.
Потому что мне очень нервно.
Мне всегда очень нервно, когда он поднимается к Полине.
Не то чтобы я думаю, что он может передумать и остаться с ней…
Смешно.
Но все равно — он как будто возвращается в свое прошлое, и мне иррационально страшно, что это прошлое выплеснется за пределы уже утекшей воды в Лете и захватит наше настоящее. И снова придется проходить все заново: его развод, мой развод, суды за опеку над детьми и дележку имущества.
И внезапное безумие Игоря, который прямо во время заседания нарушил наши договоренности и потребовал моих детей себе.
И только себе.
Потом были мучительные переговоры — сначала самостоятельные, а потом, когда я устала от перепадов его настроения и оскорблений перемежающихся мольбами вернуться — с медиатором. Слишком молодой на мой взгляд парень с равнодушной улыбкой, представившйся конфликтологом, мне жутко не нравился. И еще меньше мне нравился его совет поговорить с почти бывшим мужем наедине.
«Иначе это затянется на годы».
Я согласилась.
— Зачем? — спрашивал меня во время той встречи Игорь. — Зачем ты затеяла развод? Разве я мешал тебе встречаться с твоим Германом? Я ведь… сказал тебе. Делай, что хочешь, только останься со
