– Конечно-конечно! – воскликнула старушка с облезлым котом. – Проходи, мальчик. В пятый кабинет иди, там сегодня заведующий, Герман Тимофеевич принимает. Это бог, – убежденно добавила она. – Он твоего котенка оживит.
Неизвестно, являлся ли Герман Тимофеевич богом, но что человек он хороший, трудно было не почувствовать. А может, это только Вика сразу почувствовала: она ценила в людях сдержанность.
– Давно ел твой котенок? – спросил Герман Тимофеевич, вынимая белое тельце из коробки.
– Не знаю… – растерянно проговорил Витька. – Он вообще-то не мой.
И оглянулся на маму. Что она могла сказать?
– Дня три не ел, наверное, – вздохнув, ответила Вика. – Мне его оставили, а я про него забыла. Он под диван залез. Я думала, есть захочет, выйдет и поест, это же кошка, – добавила она в свое оправдание.
– Его в чужой квартире оставили? – уточнил Герман Тимофеевич.
– Нас обоих, – объяснила Вика. – Сначала его принесли в чужую квартиру, а потом меня вызвали к нему в чужую квартиру.
Ей было непонятно, зачем врачу знать такие подробности. Но этот врач – немолодой, с коротко стриженными серебряными волосами – производил впечатление такой абсолютной надежности, что Вика подумала: неплохо бы в случае болезни превратиться в кошку, чтобы стать пациенткой именно у него и тогда уж не сомневаться в возможности выздороветь.
Оказалось, подробности он выяснял не из праздного любопытства. Пока молоденькая медсестра ловко измеряла лежащему неподвижно котенку температуру, Герман Тимофеевич сказал:
– Кошки часто впадают в стрессовое состояние в незнакомых помещениях. Не все, конечно, но вам досталась на попечение деликатная особа. Она ангорская, по-моему.
– Понятия не имею, – снова вздохнула Вика. – И что, в чужом доме вообще есть не станет, даже если проголодается? Не может быть!
– Может, может, – подтвердил Герман Тимофеевич. – Собака – да, проголодается и поест, инстинкт свое возьмет. Кошка – нет, ни есть не станет в таком состоянии, ни пить. Через трое суток наступит обезвоживание организма, и она уже не восстановится.
– Так она что, умрет? – жалобно спросил Витька.
По его лицу было понятно, что он не может себе этого представить – чтобы здесь, в этой красивой клинике, в огромных ладонях этого врача, под ласковое воркование медсестры, мог умереть маленький белый котенок.
– Будем надеяться, выживет, – сказал Герман Тимофеевич. – Придется оставить ее часа на три у нас.
– Зачем? – не поняла Вика.
– Капельницу поставим. Для начала это необходимо. Потом сами будете кормить – из шприца вливать ей в рот разбавленный корм.
«Только этого мне не хватало! – сердито подумала Вика. – Кошку из шприца кормить. Да еще капельница в клинике… Сколько это будет стоить, интересно?»
Но тут она вспомнила, как Антонина объясняла, что кошка должна питаться хлебом и считать это за счастье, и ей стало стыдно: кому уподобляется? Да и Витька смотрел на врача в самом деле как на бога, и по его лицу было понятно, что слова «только этого мне не хватало» не могут даже прийти ему в голову.
– Ну, оставим, конечно, – вздохнула Вика.
Обсуждать было нечего. Выбора тоже не было никакого: для себя Вика точно отправилась бы искать бесплатную больницу, но что таковые существуют в Москве для кошек, она сильно сомневалась. И, во всяком случае, не собиралась высказывать недовольство при Витьке. Хотя от суммы, которую ей назвали на рецепции, чуть сознания не лишилась.
«Никогда никого не заведу! – подумала она, с трудом заставив себя не высказать вслух свое мнение о братьях наших меньших. – Даже хомяка!»
А все-таки котенок оказался счастливым. Вернее, приносящим счастье. К тому времени как они вышли из клиники на бульвар, Витька преобразился совершенно, и именно счастье забилось от этого в Викином сердце. Да, счастье забилось в сердце. Оно было таким большим, что она не стеснялась называть его прямым именем.
– Мам, ты совсем не виновата, – сказал Витька. – Ты же не знала, что кошки так странно переживают стресс.
– Все-таки виновата, – ответила Вика, хотя соблазн согласиться был велик. – Я про нее действительно забыла.
– Из-за меня.
Он улыбнулся. Вот такое оно и есть, счастье. Прошло всего несколько часов, а Вика уже не понимала: что это вдруг встало между нею и Витькой, почему? Ни разу за полгода, прожитых в Оксфорде, он не сказал, что ему там плохо, что он обижен на нее, что хотел бы вернуться домой. Да не то что не сказал – он об этом и не думал, она бы почувствовала, если бы думал, она всегда чувствовала такие вещи, и теперь это не изменилось.
«Он просто растерялся при встрече, – подумала Вика. – И я растерялась. Что мы, проще кошки? Она вон и то стресс переносит странно, а мы тем более».
От этой смешной мысли ей стало весело и легко.
– Может, пока котенок под капельницей, домой не пойдем? – спросила она. – Посидим в кафе, посмотрим на улицу. Я иногда так сижу, смотрю, что-то про людей придумываю – какие они, что им важно, что нет… Мне интересно.
– Мне тоже, – кивнул Витька. – Пойдем в кафе.
Кафе, в которое они зашли, оказалось какое-то артистическое, вернее, цирковое: на стенах висели старинные фотографии Цирка на Цветном и циркачей – воздушных гимнасток в блестящих юбочках, дрессировщиков со львами, канатоходцев на канатах и жонглеров с горящими факелами.
– Только есть не будем, – сказал Витька, когда они уселись за столик. – Чаю выпьем, и все.
– Почему? – удивилась Вика. – Ты ведь не успел пообедать.
– Но ты же обед приготовила, – объяснил он. – Мы вернемся и его съедим.
Вика расхохоталась.
– Представить не могла, что ты станешь таким рациональным европейцем! – воскликнула она.
– А англичане считают, что они не европейцы. – Витька смутился. Может, подумал, что мама иронически относится к его неожиданной рациональности. – Англия же не континент, а остров.
– Ну и что? Не в географии дело. Я у Довлатова прочитала и ужасно смеялась – как ему сказали, что если напишет хорошую статью в газету, то его премируют поездкой на Запад – в ГДР. А он ответил: разве ГДР – это Запад? Вот Япония – это Запад. Ну и точно так же Англия – это Европа.
По Витькиному лицу она видела, что он не понимает, что здесь смешного, в чем заключается аналогия, и хочет возразить, что Япония – это не запад, а восток, и даже Дальний.
«Ну и ладно, – подумала она. – Может, и хорошо, что он такого юмора уже не понимает».
Перед чаем Вика заказала Витьке морковный фреш. Ее от одного вида морковки передергивало, а он любил, она и дома ему морковный сок выжимала – через марлю, потому что отмыть после этого соковыжималку не представлялось ей возможным.
