— Почему мы не можем позвать настоящий оркестр? — спрашивала она у родителей, когда они спускались на лифте. — Это было бы так круто! Я бы в школе всем рассказала, и мне бы завидовали. Почему нельзя?
— Потому что папа этого не переживёт, — совершенно серьёзно ответил Сергей и подхватил дочку подмышки, когда они оказались перед тяжёлой подъездной дверью. Плечом её открыл и вышел, держа дочку на весу. Вика ногами в воздухе заболтала и рассмеялась, но уже через мгновение вспомнила о деле.
— Папа, но это же здорово!
— Я сказал — нет. Можно это будет наш с мамой праздник?
— А ты у мамы спросил?
Настя улыбнулась.
— Вот именно.
Сергей с подозрением на неё покосился.
— Что, ты хочешь оркестр? С трубами и фанфарами?
Настя сделала неопределённый жест рукой, наслаждаясь настороженной реакцией мужа. А Маркелов тем временем перед машиной остановился и поставил ребёнка на землю.
— Это было так сложно, жить со мной, раз тебе фанфары в награду нужны?
— Я же не говорила, что в награду.
— Настя.
Она погладила его по плечу.
— Серёж, я же шучу.
— Я знаю, что ты шутишь, и это мне не нравится. Взгляд твой хитрый.
Настя помогла дочке сесть в машину и пристегнуть ремень безопасности, а когда дверцу захлопнула, поняла, что муж всё ещё рядом стоит. Повернулась и заинтересованно взглянула на него.
— Что ты хочешь мне сказать?
— По поводу оркестра?
Они глазами встретились, и Настя первой не выдержала и разулыбалась.
— А если труб и фанфар не будет? А только скрипач, пианист, ну и…
— Нет.
— С тобой невозможно договориться.
— Мне за это деньги платят, дорогая.
Сергей переднюю дверь открыл, облокотился на неё, ожидая, когда жена сядет. А Настя всё медлила, глядя в насмешливые глаза мужа. Он сегодня был в на редкость хорошем настроении, и без очков глаза сияли, у него явно что-то было на уме, Настя хотела поинтересоваться, что именно он задумал, но с заднего сидения Вика простонала:
— Я домой хочу! Папа!
Маркелов жену по носу щёлкнул и закрыл за ней дверь автомобиля, когда она села.
Дома Вика уговорила его сыграть с ней в настольную игру. Разложила на журнальном столике в гостиной яркую карту, вручила отцу кубики и фишки, и принялась вслух зачитывать вопросы. Сергей послушно кидал кубики, и отвечал на вопросы, порой неправильно, чтобы не расстраивать дочь проигрышем. Настя время от времени в гостиную заглядывала, когда смех становился слишком громким, не отрываясь от разговора с Лидой. Та вновь жаловалась на Хшояна и требовала от Насти идей и действий, и желательно побыстрее. Настя обещала. Даже клялась решить все проблемы в ближайшее время.
В очередной раз заглянув в гостиную, Настя у дочери поинтересовалась:
— Вика, тебе спать не пора? Уже десять.
Дочь скуксилась и умоляюще посмотрела на отца, но тот лишь беспомощно развёл руками. Тогда Вика потребовала, чтобы он отнёс её в кровать.
— Тебе не стыдно? — подсмеивался над ней Маркелов, подхватывая девочку на руки. — Ты же у нас взрослая. А в кровать до сих пор тебя папа носит. Как маленькую.
— Я не маленькая, — возразила Вика, правда, не слишком уверенно, и покрепче обнимая отца за шею.
Настя улыбнулась, наблюдая за ними. Рукой по плечу мужа провела, когда он мимо проходил, и сама следом отправилась, чтобы проследить, как дочка умывается и чистит зубы перед сном. Сергей Вику поцеловал перед сном и сразу к двери направился, чтобы не мешать. И кинул на Настю ещё один особенный взгляд, та только удивлённо вздёрнула брови. А когда чуть позже появилась на кухне, сказала:
— У меня такое чувство, что ты что-то натворил и теперь подлизываешься. Это так?
— Мне обидны твои подозрения.
Настя к нему подошла, и наклонилась, пристроив руку на его плече. Сергей пил своё любимое молоко и читал газету. А когда жена подошла, от чтения отвлёкся.
Настя поцеловала его в макушку.
— Вика уснула?
— Засыпает.
— А я об отпуске задумался. Смотри, тут статья про Бора-Бора. — На стуле развернулся, и Настя к нему на колени присела. Заглянула в газету.
— Если честно, никогда не мечтала поехать на Бора-Бора. А ты хочешь?
— Я думаю.
— А мне даже думать некогда. Я хочу, чтобы быстрее пятница прошла. — Она ткнулась носом в его висок.
— Хорошо хоть не я один этого хочу.
— Ты мне совсем не помогаешь, Серёж.
— А я обещал?
— Обещал. В загсе.
Он фыркнул.
— Этого я уже не помню.
Настя волосы его пригладила.
— У меня, правда, куча проблем.
— А что случилось?
— Если не считать этого банкета? Меня достаёт Хшоян. То есть, после того, как я занесла его номер в чёрный список, он достаёт Лиду, а та меня. Да ещё Галя…
— Это которая твоя тётка?
— Ну какая она мне тётка? Она меня старше на десять лет, даже меньше.
— Она не приедет на годовщину?
— Не знаю, я пригласила, конечно. Но она выходит замуж. — Настя всерьёз нахмурилась, наблюдая за тем, как муж допивает молоко из большой кружки и снова косит глазами в газету. Про Хшояна и малознакомую родственницу жены, ему явно неинтересно было слушать. — Серёжа, я с тобой разговариваю.
— А я тебя слушаю.
— Это очень хорошо. Родители не знают, что теперь делать с квартирой. Галя выйдет замуж, уедет, она уже вещи собирает, а с квартирой что делать? Сдавать незнакомым или продавать?
Маркелов потёр подбородок.
— А как твои хотят?
— Они хотят, чтобы ты сказал, как лучше.
— Прелестно.
— Вот подумай. Позвони папе, выясни, чего он хочет.
Серёжа смотрел ей в лицо и улыбался. Настя немного потерпела, потом кулак ему под нос сунула.
— Обещай, что позвонишь.
Маркелов прижался к её кулаку губами.
— Обещаю. Только запиши это мне в ежедневник.
— Ты мне муж или не муж?
— Муж.
— Вот.
— Но всё равно запиши. — Молоко было допито, и кружка отодвинута на край стола. Широкая ладонь легла на Настино бедро. — Пойдём спать?
— Что-то ты резко спать захотел.
— Это фигурально выражаясь.
— А-а, — протянула Настя, голову повернула, когда Сергей её волос коснулся. Намотал на палец тёмно-рыжий локон, потянул едва ощутимо.
— Насть, как-то быстро десять лет прошли, тебе не кажется?
Она улыбаться прекратила.
— Когда я об этом думаю, мне не по себе становится, — призналась она шёпотом. — А вдруг завтра окажется, что ещё десять лет прошло?
Серёжа тихо рассмеялся.
— Ну, не завтра.
— Я про десятилетнюю годовщину тоже так думала. Серёж, мне через несколько месяцев тридцать, — с лёгким трагизмом в голосе произнесла она.
