На ужин она немножко опоздала, дожидаясь из школы Женю и поручая ей Даньку.
– Извините за опоздание!
– Извиняем, извиняем, хотя мы со Славиком уже битый час сидим за столом и не открываем шампанское. Проходи в комнату.
Татьяна повесила плащ и шагнула в комнату. То состояние, которое окутало ее в следующий миг, трудно было даже назвать шоком, оно было просто полуобморочным. За столом перед бутылкой шампанского и вазой с букетом роз сидел Влад. Ни он, ни она в первый момент не произнесли ни слова. Кажется, для него их встреча тоже была полной неожиданностью.
Зойка возникла за спиной Татьяны и весело провозгласила:
– Знакомьтесь! Это Славик, а это – моя лучшая подруга…
Но Татьяна уже обрела дар речи, усмехнулась и перебила:
– Здравствуй, Влад.
– Здравствуйте… Татьяна… Евгеньевна… – выдавил Влад.
Зоя была ошеломлена не меньше их.
– Вы знакомы?
– Д-да… – чуть с запинкой ответил Влад.
Татьяна демонстративно спокойно отодвинула стул, села и, не сводя глаз с лица Влада, сказала:
– Да, Зоя, мы знакомы. И мне очень жаль, что с ним познакомилась ты.
– Почему? – опешила Зойка.
– Потому что именно этому человеку я обязана нынешним разводом. – Лицо Влада начало принимать обычное добродушно-хитроватое выражение. – Из-за него я не могу вернуться на работу в школу, – таким же спокойным тоном объяснила Татьяна, не выдавая бушевавшую внутри бурю.
– Ну при чем же тут я? – в тон ей ласково-обходительно удивился Влад. – Я и сам уже полгода не работаю в школе. Мне предложили место референта в районной администрации.
– Предложили? – Татьяна приподняла брови. – Впрочем, это не имеет значения. Просто, Зоенька, это тот самый человек, который звонил моему мужу.
– Славик! – почти в ужасе воскликнула Зоя. – Ты звонил Игорю?
– Да, звонил, – чуть кивнул в ее сторону Влад, не спуская глаз с Татьяны. – Я просил его передать мои поздравления с рождением ребенка.
– Только прибавил еще кое-что, – уточнила Татьяна. – И забыл назвать свое имя.
– Мне кажется, не стоит продолжать эту тему, – улыбнулся Влад.
– Помолчи, Славик! – жестко остановила его Зоя.
– Нет, Зоенька, он прав, мы уже все сказали друг другу. Приятно было еще раз познакомиться.
Татьяна привстала, чтобы уходить, но Зойка нажала на ее плечо и заставила снова сесть.
– Не уходи, Таня, – сказала она. – Уйдет он! Навсегда!
– Я? – Мускулы на лице Влада на секунду сжались в гримасу недоумения, но тут же снова расслабились. – Хорошо. Не пожалей, Зоенька!
– Не пожалею! – сквозь зубы бросила Зойка. – И забери цветы, бутылку и конфеты.
– Зачем? – улыбнулся Влад, направляясь к вешалке. – Развлекайтесь без меня, девочки!
Он неторопливо и аккуратно надел плащ, поправил прическу и открыл дверь. Эта неторопливость вывела Зойку из себя. Она со всего размаху швырнула ему в спину коробку конфет. Он не вздрогнул, не испугался, не обернулся.
– Всего хорошего! – И так же аккуратно, без шума закрыл за собой дверь.
Зойка опустилась на диван и долго молчала, тщетно пытаясь найти на столе зажигалку. Сигарета чуть подпрыгивала в ее сжатых губах.
– Извини, Зоя, – улыбнулась Татьяна. – Я, кажется, испортила вечер.
– Ничего, – бросила Зойка. – Бывает. – И вдруг звонко, безудержно расхохоталась. – Ну никогда не везет! Все, думаю! Такой положительный, обходительный, симпатичный, молодой, зарабатывает неплохо! Пора остановиться и выйти за мальчика замуж! И опять прокол!
Зойка говорила все это сквозь смех, и Татьяна тоже не могла больше оставаться серьезной.
– Ты зачем в него конфеты швырнула?
– А он-то как перепугался, когда тебя увидел! Слушай! Ну его к черту! Давай выпьем! Открывай шампанское! За нас бедных-несчастных!
– За несостоявшееся сватовство!
– Да Бог с ним, с этим сватовством! Я таких еще сотню найти могу, только нужно ли? Женщине лучше быть свободной, правильно, Танюха? За нас, за свободных и независимых!
И через час, и через сутки, и через месяц, и через два Алик вспоминал незнакомку из метро. Он ошибся: пятнадцатью минутами не обошлось. Он запомнил резкий, чуть приторный запах ее духов и теперь то и дело ловил в толпе этот запах, догонял, оборачивался, вздрагивал, но это была не она.
Он безропотно шел на поводу этого сумасшествия и не хотел от него избавляться.
После возвращения Иринки с практики в их жизни что-то окончательно разладилось. Она вернулась совершенно чужая, и он не мог понять, что произошло.
Может быть, она угадала его сумасшествие и ревновала? Но это же глупо – ревновать к призраку, к тому, чего нет и не может быть.
Он чувствовал, что каждый день из башни их общей жизни выпадал один кирпич, и знал, что он не в силах ни закрыть эту дыру, ни отреставрировать все здание. Его все меньше и меньше тянуло домой. Он полюбил одиночество в те часы, когда Иринка уходила на занятия, и стал чаще задерживаться на складе, в конторе, где угодно, когда она была дома.
В какой-то момент закралось подозрение, что у нее появился кто-то другой, и он несколько дней напряженно следил за поведением Иринки, с ужасом отыскивая подтверждения своей догадки. Но, так ничего и не обнаружив, вскоре успокоился.
Иринка улыбалась, готовила ужин, рассказывала о делах в университете, вскользь интересовалась работой Алика, но он всякий раз отмечал, что та бурная жизнь ее мысли, которая раньше принадлежала им двоим, становилась недоступной для него. Иринка будто закрывала все существующие замки, запоры и щеколды, боясь допустить его вмешательство.
Единственное, что оставалось у Алика и приносило настоящее, пусть и короткое успокоение, – это была мечта о незнакомой блондинке. Глядя на других женщин, Алик пытался хоть на мгновение вернуть то пьянящее, неуправляемое чувство страсти, но ничего не выходило. Он искал ее, именно ее.
Он вглядывался в каждое женское лицо в вагонах, в магазинах, в автобусах. Он каждый день, заходя на станцию в разное время, оглядывал весь перрон. Это было глупо и бессмысленно. Каждую минуту сновали поезда, освобождались и снова заполнялись вагоны. Но эти поиски превратились у Алика в привычку.
Наступила осень, и он с отчаянием думал о том, что не узнает ее в осенней одежде. Одежда меняет людей, и она запросто может пройти мимо неузнанной.
Мимо?! Это невозможно! Невозможно не узнать ее глаза! При чем тут одежда?
Он снова встретил ее зимой, вечером, в час пик, в переполненном вагоне метро. Когда толпа внесла его в вагон, он повис на поручне и мельком глянул вниз. Она сидела чуть сбоку. Высокая зимняя шапка и длинная дубленка все-таки сильно изменили ее внешность, но Алик ни на секунду не усомнился в том, что это она. Только она могла так небрежно и вольготно восседать в этой душной тесноте.
