Джини повернула голову, чтобы посмотреть на мачеху, и та подняла лицо, на котором застыло выражение горькой озабоченности.
– Да, – тихо произнесла она. – Помнишь, Джини, я говорила тебе о той сцене, свидетельницей которой мне пришлось стать. Поверь, это произвело на меня крайне удручающее впечатление. Что уж тут говорить о Джоне? Он был просто в шоке. Ты должна понять: Джон находится в отчаянной ситуации. Ведь ему по долгу службы приходится находиться на глазах у всего общества. И он пытается не прекращать своих публичных появлений, оберегая в то же время Лиз от самой себя. Ему надо думать о сыновьях. И вся эта тяжесть лежит на его плечах. Ему даже не с кем поговорить о своих проблемах, если не считать врачей, которые лечат Лиз. Попытайся хоть на миг представить себе, Джини, чего все это ему стоит…
– Отчасти я сам во всем виноват, – внезапно заговорил Джон Хоторн. Он смотрел Джини прямо в лицо. Теперь боль в его глазах читалась безошибочно. – Должен признать это, – устало потер он лоб. – Сейчас я вынужден жить с этим день и ночь. Нужно было действовать раньше. Нельзя было допускать, чтобы мои сыновья, наблюдали, как… Не стоило мне, наверное, соглашаться на этот пост. Лучше было бы последовать совету докторов еще несколько месяцев назад. А теперь вот видите… – Его голос дрогнул. Через секунду, взяв себя в руки, он продолжил: – Это ужасное заболевание. Временами Лиз становится почти такой же, как и раньше. И в душе моей вновь зарождается надежда. А потом – опять приступ. Неизбежно… В такие минуты я с трудом узнаю ее. Неудержимое бешенство – снова и снова. А иногда она кажется вполне нормальной, но вдруг ни с того, ни с сего ужасно солжет, хотя, кажется, и причины-то лгать нет никакой.
Он попеременно смотрел то на Джини, то на Мэри.
– Помните тот вечер, когда мы пришли к вам в гости? Тогда еще был день рождения Лиз. – Мэри кивнула. Что же касается самого Хоторна, то на его лице лежала печать горестного недоумения. – Тогда был как раз один из тех моментов, когда мне начинало казаться, что ей становится лучше. Она была оживлена – почти такая же, какой бывала прежде. А когда мы уже собирались уходить – помнишь, Мэри? – Она показала тебе свое пальто, а потом ожерелье и сказала, что все это мои подарки ей на день рождения.
– Помню, – откликнулась Мэри.
– Но это же неправда! Я подарил Лиз пальто и ожерелье в прошлом году, осенью. Я тогда увез ее за город на выходные дни. Постарался, чтобы мы остались наедине, чтобы никто не мешал нам. Это была годовщина нашей свадьбы. Я хотел… Я пытался… – Его голос снова сорвался, но он все же справился с нахлынувшими эмоциями. – Я думал, если нам удастся провести вдвоем хотя бы два дня, два безмятежных, нормальных дня… Поначалу казалось, что эти пальто и ожерелье доставили ей радость. А потом она сняла их и больше никогда не надевала – ни разу, до той самой вечеринки у вас. И там вдруг солгала о том, когда я якобы подарил ей все это. Зачем? Почему? Я не могу понять, действительно ли она путается, не ведая, что творит, или же лжет намеренно, пытаясь причинить мне боль, словно желая забыть тот уик-энд, забыть нашу годовщину, забыть нашу свадьбу. Господи, я ничего не знаю… – отвернулся Хоторн. Мэри бросилась к нему и нежно обняла за плечи.
– Не надо, Джон. Не надо, – начала она мягко, как ребенка, успокаивать его. – Зачем терзаться попусту? Ты же знаешь: этим горю не поможешь. Ты лучше говори, говори. Ты должен научиться делиться несчастьем со своими друзьями. Вот что, выпей-ка. Ты же извелся весь. Давай налью тебе виски. Нет-нет, не спорь. Совсем чуть-чуть. Ну, давай-ка.
Она снова захлопотала вокруг подноса с напитками. Джини смотрела на напряженную фигуру Хоторна, и внутри ее росло тошнотворное предчувствие неладного. «Что же я наделала? – металась в ее мозгу мысль. – Я не права, кругом не права…»
В комнате повисла тяжелая тишина. Хоторн взял бокал из рук Мэри, и она снова заняла свое место на стуле. Джини заметила, как отец со смущением и тревогой взглянул на Хоторна.
– Может, я продолжу, Джон? Конечно, не исключено, что Джини уже все знает…
– Почему бы и нет? – Хоторн вновь сделал рукою жест, выражавший горестную отрешенность. – Постарайся сам все объяснить. Для меня это становится невыносимым.
Сэм вновь повернулся к Джини. Он вытащил из нагрудного кармана листок бумаги и подал ей.
– Потом почитаешь, – сказал он. – Это копия статьи, написанной мною двадцать пять лет назад. Там говорится о боевом задании, которое выполнял взвод Джона во Вьетнаме в ноябре 1968 года. Я был прикомандирован к этому взводу. Нас отрезали от своих, и мы оказались в глуши, в джунглях к югу от Хюэ, от семнадцатой параллели, вблизи деревушки под названием Майнук. Более пяти дней взвод Джона был прижат к земле огнем вьетконговцев: более половины личного состава выбито. – Он на секунду замолк. – Макмаллен, наверное, уже обращался в твою газету с собственной версией случившегося у той деревни? Если еще нет, то будь уверена, Джини, долго ждать не придется: обратится непременно.
Джини смутилась, в нерешительности потупив взгляд. Все трое не спускали с нее глаз.
– Да ладно тебе, Джини, – нетерпеливо пробурчал отец. – Все мы тут в курсе относительно того, что этот Макмаллен болтает о Джоне и его семейной жизни. Так ответь же мне: он и о Вьетнаме болтал?
– Я уже говорила, что вообще не разговаривала с Макмалленом. Он исчез. Я просто проверяла слухи и больше ничего.
– О моем браке? – резко вскинулся Хоторн.
– Да.
– И о том, что произошло в Майнуке? – на сей раз вопрос принадлежал ее отцу.
Джини пожала плечами.
– Да, мне приходилось слышать утверждения о том, что произошло там во время войны.
– Гос-споди Иисусе! – Отец адресовал Хоторну разъяренный взгляд. – О'кей, Джини. В этом году выходит моя книга о Вьетнаме. Может, Макмаллену именно это и не дает покоя. Но давай говорить начистоту. Макмаллен и раньше поднимал разные вопросы относительно деревни Майнук. Ему не впервой выступать с идиотскими обвинениями на этот счет. Еще двадцать лет назад начал, чтоб ему пусто было! Тебе это известно?
Джини вновь заколебалась.
– Нет, не известно, – тихо ответила она.
– Так вот, знай теперь. Зверства, изнасилования, убийства мирных жителей… В первый раз он вывалил всю эту чушь одному американскому сенатору, которого сейчас уже нет в живых. Эти же россказни он предложил двум американским газетам в 1972 году, когда шесть месяцев жил в Соединенных Штатах. Все это вымысел от начала до конца. Того, о чем он болтает, никогда не было в реальности. Не было! И когда он попытался заинтересовать этими байками газеты, то превратился в посмешище для всего города. Потом и сам был не рад, что высунулся. Послушай, Джини, я был там, в той деревне. И я ни на минуту не расставался с Джоном. Знай же: деревня Майнук была стерта с лица земли еще до нашего прихода. Когда мы добрались до этого места, все уже были мертвы, в том числе та девушка, которую, если верить Макмаллену, сперва изнасиловали. И все, что я тогда об этом написал, – чистая правда, клянусь Богом! Я был свидетелем, черт возьми! Верь мне, Джини.
