Наступило молчание, которое на сей раз нарушил Хоторн.
– Макмаллен всегда утверждал, что у него также есть свидетели. Не забывай, Сэм. Думаю, что и Джини знает об этом. Сейчас, когда от тех событий нас отделяют двадцать пять лет, все эти препирательства теряют смысл. На что Джини здесь действительно стоит обратить внимание, так это, по-моему, на то, когда именно Макмаллен выступил со своими обвинениями и что он делал с тех пор. – Медленно повернув голову, Хоторн уперся в нее неподвижным взглядом. – С июля прошлого года, когда Макмаллен повел активную кампанию с целью воздействовать на мою жену – причем, я уверен, прекрасно зная, насколько она больна, – для меня стало делом чести проверить истинность его обвинений. Да и сама его личность, кстати, нуждается в проверке. И оказалось, что женщина, которая, как он уверяет, была изнасилована, отнюдь не какая-нибудь крестьянка из крохотной деревушки, затерянной в джунглях. Начнем с того, что попала она туда из Северного Вьетнама, а вовсе не с юга. Ее отец и брат были заметными функционерами в Ханое. Отец, например, входил в состав постоянного комитета северовьетнамского Национального собрания. Она погибла в двадцать пять лет, а политической деятельностью занималась с шестнадцати. Эта девушка была наполовину француженкой и получила блестящее образование: училась не только в Ханое, но также в Париже, Праге и Москве. Не возникает ли у вас после всего этого вопросов о том, кем была эта женщина и что она делала в Майнуке, на юге страны?
– Кем-кем… Агентом Национального фронта освобождения, вот кем! – выпалил со своего места Сэм. – Она работала на Вьетконг. Неужто трудно догадаться, Джини? – Он в отчаянии воздел руки. – Господи Иисусе, Джон, мы попусту теряем время. Джини ведь не имеет о той войне ни малейшего представления.
– Хорошо. – Хоторн оставался холоден как лед. – В таком случае, быть может, мне лучше попытаться объяснить ей, в каком состоянии пребывал тогда Макмаллен. Уж это она способна понять. Эта женщина была его знакомой по Парижу. В день ее гибели их знакомству исполнилось ровно два месяца. Узнав, что ее нет в живых, он помешался. У него наступило полное психическое расстройство. Родители, конечно, попытались окружить это обстоятельство завесой секретности, но для подобных случаев существуют истории болезни. Когда по моей просьбе британская служба безопасности начала прошлым летом проверять его биографию, оказалось, что Макмаллен бросил учебу в Оксфорде и провел шесть месяцев в частной лечебнице. И вот когда он покинул стены этого скорбного заведения, им овладела навязчивая идея о деревне Майнук. Моим людям удалось даже выяснить, что он трижды письменно обращался в аппарат моих сотрудников, добиваясь информации о моей военной службе. Сам я в глаза не видел эти письма и узнал об их существовании только сейчас. Они попали в руки к какому-то младшему секретарю, были зарегистрированы как обычный запрос и в конце концов забыты.
– Он и мне писал, – рявкнул Сэм, – двадцать лет назад, чтоб его разорвало! Правда, я натравил на него своих адвокатов, и с тех пор от него не было ни слуху ни духу. Я накатал ему решительный ответ и забыл об этом деле. Ты же сама знаешь, Джини, что все журналисты получают подобные письма – то от одного разоблачителя, то от другого. А такому человеку, как Джон, приходится и того хуже. Стоит ему произнести где-нибудь речь или появиться на телевидении, как тут же какая-нибудь задница берется за перо и начинает строчить ему письма о том, что является его незаконнорожденным дитятком или получает от Джона по радио закодированные послания. В общем, придурков хватает. И держаться от них нужно подальше, если не хочешь сам свихнуться. Со временем они, правда, перестают надоедать.
Стрельнув глазами в сторону Хоторна, он снова обратился к Джини:
– Но не забывай и о том, что иногда они не отстают по доброй воле. Это известно любому американцу, в том числе и тебе, Джини. Иной раз такой тип затаится и предается своим больным грезам в одиночестве, а потом возьмет да и выскочит, как чертик из коробки. Вот тогда и выходит такой парень, чтобы убить президента, полоснуть по горлу кинозвезду или перестрелять малышей на детской площадке. – Он взволнованно засопел. – Я, конечно, не утверждаю, что Макмаллен из разряда именно таких психопатов. Но то, что с головой у него серьезные проблемы, – это уж точно. И еще не вызывает сомнений, что он со своими вывихнутыми мозгами уже четверть века не дает Джону никакого житья.
– Не дает житья? – переспросила Джини. Хоторн вздохнул.
– Посмотрите, какая получается картина, – произнес он бесстрастным тоном. – Макмаллен целых три года раздувал страсти вокруг вопроса о деревне Майнук. Он писал и мне, и Сэму. Теперь нам известно, что за этот период он выступал и с более острыми обвинениями, обратившись вскоре после психического расстройства сначала к сенатору Мелвиллу, а затем в две американские газеты. Но и это еще не все. Как уже упомянул здесь Сэм, в конце вышеупомянутого периода он шесть месяцев провел в Соединенных Штатах.
А знаете ли вы, с кем он провел эти шесть месяцев? С друзьями своей матери, с которыми та никогда не поддерживала близких отношений. Речь идет о семье Гренвилль. Лиз доводится им дальней родственницей. Я же состою с ними в гораздо более тесном родстве. Они мои кузены, и я часто их навещаю. Именно у них я впервые повстречался с Джеймсом Макмалленом – их любезным другом, молодым англичанином, восстанавливавшим силы после какой-то не совсем понятной болезни. Наша первая встреча произошла в их доме в 1972 году. Тогда же с ним познакомилась и Лиз. Они с Макмалленом стали близкими друзьями, сохранив дружбу и в дальнейшем. Оба они одинаково увлекались искусством и пылали любовью к Италии. Я подозревал, что Макмаллен немножко влюблен в нее. Что же касается Лиз, то ее всегда забавляла его собачья преданность. Мы с ней постоянно шутили на эту тему, поддразнивая друг друга. Однажды он и в самом деле сделал ей предложение. Во всяком случае, она так мне говорила.
Его взгляд стал сосредоточенным.
– Оглядываясь назад, я полагаю, что не сразу распознал то значение, которым были наполнены и эта встреча, и продолжавшиеся контакты Макмаллена с Лиз. Наверное, он действительно любит ее какой-то странной любовью, но в то же время готов использовать ее в своих целях. Через Лиз он не прерывает связи и со мной. Он уверен, что, используя Лиз и ее болезнь, наконец сумеет меня раздавить. Целых двадцать пять лет он добивается этого. Воистину, месть тем более сладка, чем дольше ее готовишь.
Говоря это, он резко взмахнул рукой и отвернулся, снова уставившись в огонь. Глядя на его бледный, напряженный профиль, Джини подумала: «А все же я была права». Не исключено, что именно сейчас Хоторн раскрыл перед ней ту деталь, которой до сих пор недоставало в ее логических построениях. Макмаллен тщательно обходил эту деталь стороной. Однако суть того, что только что поведал Хоторн, сама Джини ранее уже высказывала Макмаллену в виде предположения. Последнее слово, разрушающее остатки сомнений, оставалось за ее отцом, и он не замедлил высказаться.
