потому что он слишком явно таращит глаза. Всю осматривает — прямо от нарядных туфель до забрызганной литрами лака макушки. Я отворачиваюсь и лишь со звуком, извещающим, что мы наконец приехали на нужный этаж, нахожу в голове самый простой ответ на вопрос о том, что такое любовь. Он приходит внезапно и кажется таким очевидным. Ведь любовь для меня — это Лиса и Дым.
Я не смогу без него. Он — мои легкие, без которых не сумею дышать.
В приемной больницы стоит резкий запах лекарств и хлорки. А еще беды. Мимо на каталке перевозят мужчину с проломленным черепом, и у меня едва ли не останавливается сердце.
— Дымов Федор, — поймав медсестру в проходе, я не кричу, напротив, говорю очень тихо, — мне сказали, он поступил к вам.
Девушка качает головой, явно не понимая, о ком речь, но я изо всех сил цепляюсь за ее халат и отчаянно заглядываю в глаза.
— Пожарный, — поясняю с надеждой.
— О, — вдруг произносит та, и я застываю.
Ну и что значит это ее «о»? «О, ужас»? Или «о, я его помню»? Что, черт возьми?
Только открываю рот, чтобы завопить во весь опор, когда меня окликает знакомый голос. Я резко оборачиваюсь и первым делом вижу высокий блондинистый хвост. Паулина. Это Паулина!
Я не бегу — несусь к ней.
— Где он? Что с ним? — врезаюсь в нее с десятком вопросов.
— Детка, детка, а ну, выдохни! Все с Федей нормально, — говорит, поглаживая плечи, пока я ловлю губами воздух и пытаюсь справиться с подступающей паникой. — На свадебных фотках будет слегка помятый, но для таких целей есть «Фотошоп».
Она улыбается мне. Паулина улыбается. Она ведь не улыбалась бы, если б все было плохо?
— Юна, да ты красавица! — отстранив меня на расстояние вытянутых рук, выдает с неподдельным восторгом. Только сейчас замечаю, что так много людей смотрят на нас.
Еще бы! Я ведь прямо с финальной примерки, прямо в свадебном платье примчала в эту чертову больницу, позабыв обо всем! Потому что так не должно было быть! У Феди заканчивалась крайняя смена, ему дали пару отгулов. Он уже с утра звонил, собирался домой. Сказал, задержится, потому что они всем караулом собрались Палыча провожать на пенсию. В подробностях описал, как будут обливать его из брандспойтов и считать до двадцати трех — за каждый год службы. Все же было хорошо, пока мне не позвонили и не сказали, что Дымова забрали в больницу!
— Гляди, вон принц твой, — кивает мне за спину Паулина, и сердце пропускает удар.
А когда наши с ним взгляды встречаются, я понимаю, что все уже неважно. Он ведь живой. Хромает на правую ногу, бровь зашита, лангета на руке, но живой!
Лечу к нему, едва не взлетаю. С трудом успеваю остановиться, чтобы не врезаться с ходу и не причинить боль. Мы не касаемся друг друга, просто молчим. Он глядит во все глаза, а затем улыбается, сверкнув щербинкой между передних зубов. Я не выдерживаю и едва ощутимо бью его в здоровое плечо.
— Ауч! — возмущается он.
А я стою и смотрю, пока из глаз против воли не начинают течь слезы. Не могу их остановить, не выходит. Ну, как раз можно испытать, как хорошо продержится пробный макияж.
— Ты невыносим! — бормочу со злостью, когда Дым уже прижимает к себе. И тут же, не удержавшись, спрашиваю, что случилось.
Ведь любовь — это уметь прощать, потому что он держит слово: Дым всегда возвращается ко мне, к нам, как и обещал.
— Срочный вызов был, не хватало людей. Заброшенный амбар горел, — он, как всегда, говорит без пугающих подробностей, но всю суть передает. — Мы Палыча поздравили и помчали на помощь. Крыша, сука, обвалилась. Нас с Максом быстро вытащили, но немного досталось.
— Немного?
Я всхлипываю, вжавшись носом в пропахшую дымом майку. Грязную, перепачканную пылью и сажей майку. И, кажется, успокаиваюсь. Этот запах стал для меня родным. Это значит, что Федя рядом.
— И когда ты перестанешь так подставляться? — задаю риторический вопрос.
— Лиса где? — спрашивает вместо ответа.
— Ася с Игорем забрали в парк. Погуляют и завезут позже, когда… когда…
— Ну ты чего, малыш, — он целует в лоб, а после улыбается так, будто всего лишь нашкодил, а не в очередной раз рисковал жизнью.
— И что я скажу твоей маме, когда она увидит тебя на свадьбе?
— Моей маме не привыкать видеть меня с синяками. Лучше подумай, что скажешь своей.
— Моя вряд ли вообще что-то заметит.
— Вот и хорошо.
— Хорошо, — передразниваю его.
— Зато теперь мне дали полноценный отпуск.
— На год?
— На целый месяц.
Я недовольно фыркаю, гадая, что ему еще нужно сломать, чтобы спокойно отсидеться дома. Дым убирает руки, кажется, намекая, что пора нам уходить отсюда, и будто бы только сейчас замечает, в чем я одета.
— Кстати, видеть невесту в платье до свадьбы — плохая примета, — бурчу, потому что все еще немного злюсь.
— Клал я на эти приметы, малыш. — Он нежно касается моих губ. — Но, если надо, купим тебе другое.
— Ну и кто меняет платье за два дня до свадьбы?
Дым пожимает плечами и вновь уворачивается от моего хука.
— Прости, что заставил понервничать, — искренне извиняется он. Я по глазам вижу. В них тоже страх. Страх потерять нас.
Не продолжаю бессмысленный разговор. Знаю, что для него это не просто работа. Знаю, что он вернется ко мне, как и обещал.
— Я люблю тебя, — шепчу ему в губы.
— И я, — отвечает поцелуем. — Пойдем? Домой или куда надо. Паулина забрала мою машину, подкинет нас.
— Нам определенно нужно домой. Платье сама отпарю.
Но для начала мы все-таки заезжаем в аптеку, где под чутким руководством Лины Дым покупает необходимые медикаменты. Меня оставляют ждать в автомобиле из-за того, что я нет-нет да пущу слезу, глядя на Федю. Но, зайдя в квартиру, быстро беру себя в руки: помогаю ему раздеться, принять нормальный душ. Достаю обезболивающие и среди коробок неожиданно нахожу тест. Тест на беременность.
Дым как раз выходит из ванной в полотенце на бедрах. Весь в кровоподтеках и ссадинах, от которых в груди щемит. Я отвожу взгляд и хватаю тест.
— Это, наверное, тоже тебе? — с усмешкой произношу, а тот смеется.
— Нет, тебе.
— Федь, я же говорила, у меня всего два дня задержки.
— А до этого задержек не было.
Я закатываю глаза, но решаю не спорить с больным и демонстративно несу коробочку в ванную комнату. Мы хоть и перестали пользоваться защитой, я почти
