спокоен, как хочет показать. Там, внизу, он прижимается к ней бёдрами, и Альде впервые хочется, чтобы его твёрдость ворвалась в неё, вошла, достала до чего-то там, что замерло в предвкушении и острого, нестерпимого желания.
Макс выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы. Упирается лбом в её лоб.
– Альда… – низко и глубоко, до дрожи. Ей хочется провалиться в его голос, потеряться, раствориться. – Хочешь, я попрошу маму уйти?
– Нет, – у неё получается ответить ему в тон. Сильный голос женщины, что рождается сейчас, в его объятиях. – Это неправильно. Ты прав: нужно встретиться лицом к лицу, даже если ничего не получится. Она твоя мать. Сколько ты её не видел?
– Долго, – Макс отстраняется, падает на спину, закладывает руки за голову, пытается успокоиться. – Но она не должна была приходить без предупреждения.
– А если бы она позвонила, ты бы позвал её? Разрешил прийти?
– Нет, – Макс прикрывает глаза. – Я и сейчас не уверен, что хочу с ней встречаться и разговаривать. И не мешало бы надавать пинков Лизе. Только у сестры есть ключи от этой квартиры.
Альда садится, а затем, пытаясь не касаться Макса, встаёт. Она почти спокойна, когда расчёсывается и одевается. Ей нечего стыдиться. Она не преступница. Макс наблюдает за ней сквозь ресницы, а затем встаёт сам. Надевает протез. Натягивает футболку.
– Пойдём, – протягивает руку красиво, как в танце. И она вкладывает свою ладонь в его.
Мама Макса время даром не теряет: на кухне – революция. Она готовит завтрак, продукты ровными рядами на столе разложены. На плите что-то булькает, чайник закипает и посапывает носиком, откуда валит густой пар.
Она поворачивается на звук их шагов. Красивая. Фамильное сходство не стереть. У них с Максом одинаковые глаза – тёмные и внимательные.
Пауза. Дыхание. Напряжение.
– Познакомься, мама. Это Альда.
– Альда? – вглядывается женщина в её лицо, и тонкая морщинка пролегает между бровей.
– Эсмеральда Щепкина, – уточняет Макс, и Альда видит, как тень понимания-узнавания проходит по лицу его матери. Слышала, знает. И поэтому, наверное, ещё больше теряется, но протягивает руку:
– Наталья Николаевна.
Альда вкладывает свою ладонь в её, ощущает крепкое пожатие. Неожиданно, даже руку захотелось выдернуть. Так не делают женщины. Это скорее крепкий мужской жест, совершенно не вяжущийся с этой красивой холёной женщиной. Но глаза у неё такие же: твёрдые и ясные, поэтому, наверное, удивляться не стоит.
– Генеральская дочь в третьем поколении, – веселится Макс, от которого не ускользнуло то, как немного накренилась Альда. Скорее всего, он знает повадки своей мамы, поэтому ему смешно. Она бы обиделась, если бы была немного впечатлительнее, чем есть. А так… холодный панцирь нагреться не успел настолько, чтобы чересчур остро реагировать на подобную ситуацию.
– В третьем поколении? А это как?.. – осторожно высвобождает руку из захвата вполне женственной, на вид очень нежной ладони.
– Это наша семейная шутка. У ма и папа генерал, и дедушка, и прадедушка. И у всех по дочери было.
Семейные традиции. Ей это знакомо.
– Значит, ты должен стать генералом? – спрашивает она и ужасается собственной бестактности, но Макс не обращает ни малейшего внимания на её чудовищные слова.
– Боже упаси! – поднимает он руки вверх, словно сдаётся. – У нас для этого есть мамин брат, а у дяди – мальчишки. В общем, и им совсем не обязательно быть военными и менять погоны в угоду семейной легенды. У нас демократия, и каждый делает, что хочет. Мама, например, за неподходящую партию замуж вышла – и ничего, нормально.
У Альды болезненно сжимается сердце. Ещё и так бывает. У них бы это расценивалось, как чрезвычайное происшествие. Взрыв, подрывание устоев. Может, поэтому её мать с таким остервенением цепляется за Колю? Как же: мальчик из хорошей семьи.
– Завтракать? – Наталья Николаевна переводит взгляд с Макса на Альду.
– Да, но вначале мы в душ, – вгоняет он Альду в краску. – По очереди, – добавляет после паузы, отчего хочется его стукнуть. – Альда, ты первая.
Она уходит с тяжестью в сердце. Понимает, что сейчас они о чём-то будут говорить. Мать его и двух слов не смогла выдавить. Только смотрела и оценивала. Кто знает, какие мысли бродили в её голове?
Альда откручивает кран до отказа. Шум воды заглушает всё. В том числе, и её собственные хаотичные мысли. Она не боится. Она не растеряна. И нет ей дела до того, что сейчас говорит Макс этой очень красивой женщине, на которую он так похож внешне.
Она выходит из ванной комнаты умиротворённая. Мать и сын сидят за столом. У Натальи Николаевны лицо потрясённое. И слёзы в глазах блестят.
– Садись, – подскакивает Макс, как только улавливает её лёгкие шаги. – Я скоро, – гладит её руки и целует в плечо. Это… интимно и на глазах его матери. Он словно даёт понять: это моё, не обижать и не трогать. Альде от этого и приятно, и неуютно одновременно. Она не знает, как себя вести. Одно у неё получается хорошо: положить изящно руки на стол. Укрепить позицию. И никто, наверное, не поймёт, что это её якорь, опора, что позволит удержаться при любом раскладе разговора, который обязательно случится, как только за Максом закроется дверь в душ.
– Максим сказал, что вы собираетесь танцевать вместе, – нарушает молчание мать первой.
– Да, – ей не хочется упрощать задачу и тараторить, рассказывать взахлёб, чем они занимаются и как это здорово. Не плодить словесный мусор – самое важное в этой ситуации. Не лебезить, не ездить на хвосте, не пытаться понравиться его матери, хотя хочется.
И вдруг – ладони женщины накрывают её руки. Красивые ухоженные пальцы сжимают покрепче, словно поддерживая или одобряя.
– Мы думали, он никогда больше не вынырнет после той истории. Не очнётся и не выйдет из… состояния вечного недовольства жизнью. А сейчас он шутит и улыбается. Ходит без костылей и хочет танцевать. Это… чудо. То, с чем не справились специалисты и друзья, получилось у тебя.
– Сильно не обольщайтесь, – отводит Альда глаза, но руки в капкане чужих ладоней нагреваются. Им там уютно, как дома. – Всё… нестабильно.
– Боишься не оправдать надежд? – в голосе нет горечи, есть
