похода в ночной клуб, общения с молодежью и вот этой сумасшедшей поездки, я ощущаю это как нельзя более остро. Я, как молоденькая девушка, могу, не подумав, сотворить какую-нибудь хрень, но не мужчина рядом со мной. Ему я должна доверять, на него опираться.
Мой профессор никогда не допустил бы превышения скорости. И это правильно! Это разумно. Он бы привёл тысячу примеров того, что так делать нехорошо. И я восхищаюсь этим.
Зажмурившись и вцепившись в ручку двери, шёпотом прошу его прийти и спасти меня. Совсем как в детстве, когда, спрятавшись от ночных кошмаров под одеялом, шептала и звала какого-нибудь царевича из русской народной сказки.
— Приехали, лапочка, можешь открывать глаза, — Дима улыбается, остановив машину у моего дома. — Я бы никогда не обидел тебя.
Черноглазый демон смотрит на меня с интересом, кажется, ему подвластно всё что угодно. Но мне это неинтересно.
— Оставишь номер телефона?
Качнув головой отрицательно, выхожу на улицу. Дима из-за руля не встает, смотрю на него сквозь открытую дверь автомобиля, а он, повернувшись, изучает меня своими тёмными горящими глазами. В нём есть какая-то сексуальная надменность, перед которой очень сложно устоять. Сколько же женских сердец разлетелось вдребезги, напрочь забыв свое имя и место положения, от этого его томного сверло-сканирования?
И я невольно ловлю себя на том, что залюбовалась этим красавчиком: немудрено, что высокий, широкоплечий брюнет притягивает женские взоры, а подружки Евы готовы убить за него. Эти пронзительные карие глаза способны свести с ума даже самую стойкую. Прибавьте сюда успешность, вседозволенность, богатство и жёлтый спорткар. Держитесь за трусики, дамочки, у вас нет шансов.
Но я по уши влюблена в своего профессора. Это как хронический диагноз, заболевание, которое никогда не удастся вылечить. Оно теперь со мной навсегда. Жаль, я никогда в жизни его не прощу, но это уже совсем другая история. Дима уезжает.
— Наташа?!
Знакомый голос заставляет сердце замереть и в следующее мгновение бухнуться в пятки. Он здесь?! Он ехал за нами?! Профессор держится за разбитый нос. Из него капает кровь. Трет салфеткой. Он получил по лицу. Вот и отлились кошке мышкины слезы, то есть мои.
— Что вам нужно, Роман Романович? Ночь на дворе, идите к своей Лилиане Зиновьевне, она у вас отлично печёт пирожки. А я умею только пельмени, да и те — по инструкции на пачке.
— Сергеевна она, и это сейчас совершенно не к месту.
Как он так быстро сюда добрался? Неужели, чтобы догнать нас, профессор тоже нарушал правила? С ума сойти. Мой правильный Заболоцкий выглядит взбудораженным, помятым и усталым, лишённым равновесия и концентрации. Даже выдернутая мажором из брюк рубашка всё ещё торчит углом. Хочется подойти и поправить, застегнуть на нём куртку, пройтись ладонью по волосам, пригладив их. Профессор хмурит брови и шагает ко мне, а я отступаю, прижимаясь к железной двери с домофоном.
— Сегодня вечером мне звонил Фёдор — врач, устроивший твоего деда в частную клинику. Оказалось, что твой дедушка снова дома. Наташа, почему ты не сообщила мне? Это же опасно. Я тут же перепугался за тебя.
У меня, видимо, легкие отказывают, да и у профессора какая-то проблема с дыханием. Он делает шаг ко мне, хватает ртом воздух, смотрит горячо и разговаривает как-то необычно, как будто испытывает с этим трудности.
— Это не ваше дело, Роман Романович, — приоткрываю губы, заглядывая ему в лицо, безвольно откидывая голову на дверь.
Глубоко дышу, часто. Может, у меня астма на фоне любви развилась? Я задыхаюсь от восторга, сама не понимая его причины. Нет, нет, нет… Пусть валит к своей Лиле, он мне изменил. И не надо говорить, что мы еще не встречались и прочее бла- бла-бла! Я вот ничего и ни с кем не могу, от чужого поцелуя чуть не вывернуло, а он наверняка её поимел, как только представилась такая возможность. Я с ним в Керчь на меньший срок ездила, а там, в Москве, им вообще никто не мешал.
— Я соскучился. — Неожиданно наклоняется, касаясь своим лбом моего, закрывает глаза.
— С любимой Лилей в обнимку? — восклицаю я, охваченная приступом ещё более жгучей ревности, чем прежде.
— Что? — смутившись и как будто не понимая, о чём я. — Нет! Это давно в прошлом. Сейчас дело не в этом.
Я проскальзываю в дверь подъезда, а он хватает меня за руку.
— Как получил информацию от Фёдора, сразу же помчался к тебе домой. Психиатр говорит, что можно снова устроить твоего дедушку в клинику.
— Что вы сделали, Роман Романович? Вы были у меня дома? — удивляюсь.
Кабздец. Моя мама видела профессора? О боже, теперь она завалит меня вопросами и не отстанет, пока не выудит всю информацию. Ещё полдня назад я рыдала о нём, а теперь пытаюсь подняться на свой этаж, убегая от профессора. Но он не даёт мне ускользнуть, перехватывает за талию.
— А твоя мама сообщила мне пренеприятнейшую новость: оказалась, что моя девочка шляется по ночным клубам. Это что вообще такое?!
Его девочка! Нет, ну вы слышали? Вот это наглость.
— Я совершеннолетняя, большая. Куда хочу, туда хожу.
— Никакая ты не большая.
— Взрослая, могу ходить, куда захочу.
— Нет, не можешь, я запрещаю.
— Будете на паре мне запрещать, а после — не имеете права.
— Да тебе же даже не понравилось там.
— С чего вы это взяли?
— Видел, какой «счастливой» ты выглядела, покинув то злачное место.
— Не стоит выдавать желаемое за действительное.
Его запах, господи, как же я люблю его запах. А эти руки, которым невозможно сопротивляться.
— Отлупить бы тебя хорошенько, так, чтобы сидеть не смогла. — Опускает он руку вниз и бесцеремонно бьёт меня по заду.
Вскрикиваю. Мои глаза округляются от возмущения и неожиданности, а он продолжает меня отчитывать:
— Наташа, ты оттуда вышла в пять утра и не отвечала на телефонные звонки! Подобное просто недопустимо. Больше такого я тебе не позволю. Я уже собирался идти в полицию. Ждал тебя, ждал, но ты не появлялась. Это немыслимо для такой молодой девочки! Ты пила? Тебя там обидели? А если бы тебе подсунули наркотики? Ты такая красивая, любой парень захочет тебя, даже без твоего ведома. А этот умственно отсталый на желтушной машине? Откуда он взялся?
— Он поцеловал меня в губы, — нагло смотрю ему в глаза.
Моя маленькая месть за Лилю.
— Значит, придется
