удаляли в месячные. И это была полноценная менструация, а не какая-то невнятная мазня, тогда я тебе как врач скажу: этого не может быть. А как подруга спрошу: у тебя точно больше никого не было?
Она достала бланк справки с печатью. Стала писать, не глядя на Аврору.
— Но я же беременна?
— Да, моя дорогая. С чем я тебя и поздравляю. Только если всё так, как ты говоришь, то мы имеем первый случай непорочного зачатия.
— Прекрати. Я не девственница, — хмыкнула Аврора.
— Нет, конечно, — протянула та бумагу. — Но такую лапшу мне сейчас на уши вешаешь. Можно в шесть недель сделать ДНК-тест по венозной крови, и всё будет ясно, каким ветром твою беременность занесло. У него хоть имя есть, у того ветра? — хитро улыбнулась она.
— Наташ, ты издеваешься?
— Молчу, молчу. Пошли, — встала она. — Послушаем ещё, что УЗИ тебе скажет.
«Этого не может быть. Просто не может быть и всё», — повторяла Аврора, выйдя из кабинета УЗИ. Но ультразвуковое исследование лишь подтвердило зачатие.
«На таком раннем сроке, — сказала врач, — эмбрион увидеть нельзя. Приходите неделек в пять-шесть, скажем больше».
— Наташ, меня две недели назад уже тошнило. И грудь болела, и живот тянуло. Отец этого ребёнка Романовский, — забрала Аврора в гардеробе куртку.
— Это ты меня сейчас уговариваешь или себя?
— Это не может быть не он, — отчаяно покачал головой Аврора.
— Не может или не должен? — усмехнулась Наташка.
— Я только из-за ребёнка к нему вернулась, — выдохнула Аврора.
Они стояли в вестибюле.
— Ладно, ладно, святая моя, — примиряюще обняла её подруга. — Чисто теоретически, такого, конечно, не должно быть, — вздохнула она. — Но в жизни чего только не случается.
— Ты допускаешь такую возможность? — Аврора сверлила её глазами.
— Я допускаю, — кивнула та. — Только зачем тебе моё подтверждение, если ты знаешь что…
— У меня суд, Наташ, — перебила Аврора. «Скорее всего, я не смогу сделать ни тест ДНК, ни повторное УЗИ», — добавила про себя. А вслух сказала: — Понятия не имею, что за медобслуживание в тюрьме.
— В общем, поздравь от меня Романовского. Козёл он, конечно, но кто из них не гуляет, — она махнула рукой. — Мой так точно, хоть я и делаю вид, что не замечаю. А у Романовского ещё в универе была репутация бабника. Это с тобой его потом, как подменили. Ну и, кроме этого, ему ведь и предъявить нечего: вы с малышом будете с ним как за каменной стеной. А когда суд?
Аврора назвала дату. Наташка всплеснула руками:
— Уже на этой неделе?
— Это только первое заседание. Не обязательно на нём сразу вынесут решение. Хотя в моём случае больше нечего оспаривать, всё ясно как божий день.
— А что говорит адвокат?
— Молиться, — усмехнулась Аврора.
— Скажу матери, пусть свечку сходит поставит, — сказала Наташка на полном серьёзе. — Чем чёрт ни шутит.
Она обняла Аврору на прощанье. Проводила до крыльца.
«Только надо как-то сказать Романовскому», — подумала Аврора уже в машине.
Или нет?
Она всё тянула и тянула. Ждала того разговора, что он всё откладывал и откладывал.
«Его можно понять», — говорила себе Аврора. Как и для неё, для Романовского всё находилось в подвешенном состоянии: их отношения, их брак, их будущее.
Он тоже переживал, ждал суда, нервничал. Кому-то звонил, куда-то ездил. И тоже боялся нарушить хрупкое перемирие, сломать шаткую дощечку, положенную на месте разрушенного моста, что их теперь соединяла. Дощечку, по которой они ходили, не глядя друг другу в глаза, боясь оступиться, сделать неверный шаг, неловкое движение, сказать неосторожное слово.
— Да, Ира, да, — лежала вечером одна на огромной двуспальной кровати Аврора, глядя в потолок, — ты была права. Как всегда, права.
Телефон валялся рядом — только руку протяни, но Аврора не знала, что сказать подруге, а, скорее не хотела услышать от неё то, в чём и себе боялась признаться, на что боялась и надеяться: «Я люблю его. И я очень хочу, чтобы это был его ребёнок».
Его, не Романовского. Но жизнь чертовски несправедлива.
Она так ничего и не сказала Романовскому за неделю.
А утром дня суда позвонил адвокат.
— Аврора Андреевна, вы не могли бы приехать пораньше? — огорошил Красин.
— Что случилось? — перепугалась Аврора.
— Ничего, ничего, — поспешил заверить адвокат. — Просто формальности, которые нужно уладить до заседания. Буду ждать вас у центрального входа, — он назвал время и отключился.
Аврора его почти ненавидела: она всё утро себя успокаивала, пыталась взять в руки, настраивалась, а он одним звонком… Одним дурацким звонком!
Аврора выпила целый стакан воды, прежде чем сердце перестало колотиться как ненормальное. К счастью, Романовскому каким-то чудом удалось её отвлечь, рассмешить, найти слова.
— Если это твои проблемы, ты можешь их решить, — сказал он. — Если ты не можешь их решить — это не твои проблемы.
Аврора с благодарностью обняла мужа уже за то, что сегодня не одна. Что он рядом.
Вздохнула. Привела в порядок волосы, нанесла макияж, надела костюм, в котором выглядела, как с обложки журнала, сунула ноги в туфли на каблуках, высоко подняла голову.
«Даже если дадут максимальный срок, три года — не вся жизнь. Я справлюсь. — Прижала руки к животу. — Мы справимся».
У здания суда ожидаемо дежурили журналисты.
Подлетели, как коршуны за добычей, едва они с Романовским вышли из машины. Аврора ждала и демонстрантов с плакатами «Убийца!», скопление разгневанных людей, жаждущих крови и зрелищ, но то ли их не было, то ли она не увидела: с одной стороны её закрыл Романовский, с другой — водитель. У входа встретил Красин.
По лицу адвоката, как обычно, ничего нельзя было понять. Аврору пригласили в кабинет.
— Только Аврора Андреевна, — неласково остановил Красин мужа.
Тому ничего не оставалось кроме как ободряюще кивнуть Авроре и отступить. Хотя, честно говоря, с Романовским рядом ей было спокойнее. Но нельзя, так нельзя.
«Это просто формальности», — сказала она себе и бесстрашно шагнула в открытую дверь.
— Присаживайтесь, — указала ей на стул судья в неожиданно маленьком, но уютном кабинете, опрятном, чистеньком и почти пустом.
Аврора почему-то представляла кабинет судьи заваленным
