Казалось, им больше нечего было сказать друг другу. Тоньино ушел, не дожидаясь окончания часа визитов. Лена смотрела ему вслед с чувством бесконечной жалости к мужу и к себе самой. Чтобы навестить ее в больнице, ему приходилось проделывать семь километров в один конец и столько же обратно. Тоньино был отличным ходоком и обычно не ощущал усталости, однако в этот день привычный путь показался ему слишком долгим. Он чувствовал себя совершенно обессиленным, потому что прочел во взгляде Лены боль расставания.
Тоньино знал, что без нее жизнь его лишится всякого смысла. Он вновь и вновь спрашивал себя, могло бы что-нибудь измениться, если бы он не был так дурен собой. Не будь этого проклятого осколка, который изуродовал его лицо, возможно, он показался бы ей более привлекательным, хотя, конечно, не таким красавцем, как Спартак, но и не чудищем, наводящим страх. Однако Тоньино ничего не мог поделать, чтобы изменить свое лицо.
Механически переставляя ноги, он в полном отчаянии брел по полям, уже покрытым всходами пшеницы и первыми весенними цветами. Тоньино остановился посреди бескрайнего поля, упал на колени и безутешно зарыдал.
— Я хочу работать, Тоньино, — сказала Лена, погасив свет на ночном столике.
— Но у тебя и так много дел, — возразил Тоньино, имея в виду не только занятия в школе, где его жена училась на «отлично», но и композиции из засушенных цветов, которые она продавала на рынке. Лена умела со вкусом и выдумкой составлять букеты и гирлянды из цветов и лесных ягод в сочетании с пестрыми ленточками. Они очень нравились городским дамам, покупавшим украшения для своих домов.
— С тех пор как твоя мать взяла на себя все заботы по дому, у меня много свободного времени. Прошлой зимой ты мне говорил, что мечтаешь уехать в Америку. Помнишь?
— Мне казалось, ты не согласна, — удивился Тоньино.
— Я тут кое-что прикинула. Если к тому, что нам приносят поля в Котиньоле, прибавить мои маленькие сбережения, мы можем хоть сейчас открыть счет в банке. Ты теперь помощник управляющего и зарабатываешь куда больше, чем нам требуется на жизнь. И если бы я тоже могла найти какую-нибудь работу, за пару лет мы бы скопили приличную сумму и могли бы пуститься в путь, — объяснила Лена.
Она была решительно настроена покинуть Луго. Ей казалось, что, если бы океан пролег между нею и Спартаком, это помогло бы ей освободиться от мучительно преследующего ее желания.
— Посмотрим, — ответил Тоньино.
Теперь он знал, почему Лена так страстно мечтает уехать, и был ей благодарен за преданность и нежную заботу. С тех пор как она выписалась из больницы, у них больше не было близости, хотя предписанные хирургом сорок дней воздержания давным-давно истекли. Тоньино не решался прикасаться к ней.
Он все чаще спрашивал себя, как еще долго Лена будет дарить ему радость, позволяя считать ее своей женой. Эта мысль ранила его как острый нож.
— Давай спать, — сказал он, склоняясь над ней и целуя ее в щеку.
Лена заснула. Услышав ее легкое размеренное дыхание, Тоньино прошептал:
— Храни тебя господь, всегда и всюду…
Он проснулся на рассвете и спустился в кухню. Лена и его мать хлопотали у очага, вполголоса перебрасываясь между собой короткими фразами. В кухне приятно пахло готовящимся завтраком, смолой от весело потрескивающих в очаге поленьев и подвешенными к потолочной балке засушенными цветами. Тоньино взглянул на двух женщин, составлявших его семью, весь круг его сердечных привязанностей, и горько вздохнул об отце, которому так и не успел сказать, как сильно он его любил. Нет, с матерью он не повторит той же ошибки. Он подошел к ней и поцеловал ее в волосы.
Джентилина обернулась и улыбнулась ему, протягивая полную кружку горячего молока. Тоньино присел к столу, там, где Лена оставила стянутую широкой резинкой стопку учебников. Было воскресенье, все утро ей предстояло заниматься в школе.
— Давай я тебя подвезу на телеге, — предложил Тоньино.
— В этом нет нужды, — возразила Лена. — Я охотно пройдусь пешком.
— Мне все равно надо на станцию, забрать груз, прибывший вчера вечером из Рима. Это рояль графини, — объяснил он.
— Рояль! — в изумлении воскликнула Лена. — Я их видела только в кино. Они такие огромные. — Ее любопытство было взбудоражено интересной новостью.
— Все верно, придут двое рабочих мне помочь.
— А можно мне с тобой? — спросила Лена.
— Конечно. А потом я провожу тебя в школу, — согласился Тоньино.
Они вместе отправились на станцию, но Лене так и не удалось увидеть громадный концертный рояль: он был со всех сторон защищен деревянной обшивкой. Громадный ящик, выгруженный из товарного вагона, казалось, занял всю платформу маленького вокзала.
— Ну, ладно, тогда я пойду в школу, а то еще опоздаю, — разочарованно протянула Лена, пока трое мужчин, к которым присоединился еще и вокзальный носильщик, суетились вокруг гигантского ящика.
— Осторожнее, прошу вас, — раздался женский голос у них за спиной.
Одетта Сфорца лично прибыла на станцию, чтобы проследить, не повредят ли при транспортировке ее драгоценный «Бехштейн».
Лена попятилась, надеясь проскользнуть к выходу незамеченной.
— Тебя зовут Леной, верно? — остановила ее графиня Сфорца.
— К вашим услугам, — поклонившись, ответила молодая женщина, немного удивленная тем, что графиня все еще ее помнит.
— У тебя одно из тех лиц, которые не забываются, — пояснила Одетта с обаятельной улыбкой, словно угадав ее мысли.
Лена отметила про себя элегантность и ослепительную красоту графини. Ей припомнились ходившие одно время слухи о любовной связи между супругой графа Сфорцы и Спартаком Рангони, и она ощутила в сердце болезненный укол ревности, с грустью признавая, что не может состязаться с такой соперницей.
— С вашего позволения, мне нужно идти, госпожа графиня, — сказала Лена, пытаясь отступить достойно.
— В школу идешь? — спросила Одетта, указывая на книги, которые Лена держала под мышкой.
— Да, синьора, — подтвердила Лена.
Ей было не по себе под пристальным оценивающим взглядом графини.
— Ну, так я тебя провожу, — решила Одетта.
Прежде чем уйти, она предупредила рабочих:
— Позаботьтесь, чтобы мой рояль прибыл в Котиньолу в целости и сохранности.
Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как граф и графиня Сфорца окончательно покинули столицу, променяв ее на небольшую деревушку в Романье. Отсюда они иногда совершали более или менее длительные путешествия, однако граф Ардуино категорически отказывался возвращаться в Рим, утверждая, что тамошний воздух вреден для его здоровья. В действительности он просто хотел держаться подальше от Муссолини и его фашистов. Инакомыслящие подвергались жестоким преследованиям, поэтому граф Ардуино, не желая смешиваться с массами, восторженно носившими на руках своего дуче, почел за благо уехать подальше из столицы, якобы для поправки пошатнувшегося здоровья. И теперь, поскольку особняк в Риме был окончательно закрыт и прислуга распущена, Одетта решила перевезти в Котиньолу свой любимый рояль.
