— А сделать женщину вислоухой — это не подлость?!
— Это смелость, авангард, это оригинальный дизайн, наконец.
— Ладно, тебе с этим всем жить, пусть будет твой дизайн. А Пусю с Гуслей надо забрать. И гостинцев девчонкам отвезти — они мне список дали.
Мы подъехали к даче. Охрана не знала, как квалифицировать мое весло — как оружие или как антиквариат.
Папа Саши сказал:
— Всё ясно — приплыли.
— Да.
— А где мужское весло?
— Сносилось. Работало напряженно за двоих.
— Теперь твоя очередь — хочешь сказать?
— Хочу попросить руки Вашего сына.
— Проси.
— Вот, — протянула картину, — воды дайте попить. И кстати, нам срочно нужен дедушка. Не согласитесь? По совместительству с отцовством?
— Я, видимо, что-то пропустил — я еще и отцом стану?
— Про новый проект я ничего не знаю, я вообще говорила вот про этот, — кивнула на Сашку, — тридцатипятилетней выдержки.
— Мне надо подумать.
— Хорошо, мне вот тут по случаю кроссворды достались. Говорят, жутко увлекательное занятие и очень хорошо разминает мозги, — вытащила из сумки изрядно потрепанный журнал с кроссвордами.
— Сын, эта женщина мне угрожает.
— Пап, не волнуйся, пока она журнальчик трубочкой не свернула — угрозы нет.
— Тебе, конечно, видней, сын, — Карл Густавович развернул картину и увидел ромашки, варенье, чашки, столовую ложку и, конечно, жучка. А на заднем плане портрет Амалии Львовны будто бы рукой Климта писаный. Он смотрел, и никакие эмоции на его лице не проявлялись, но сказать, что их вообще не было, нельзя. Слишком долго для равнодушия он смотрел на картину и потом каким-то слишком глухим голосом продолжил: — Девушка с веслом и кроссвордом отдаленно, но напоминает гармонично развивающуюся личность. Будем дальше следить за процессом. За картину спасибо, хотя более дурацкого натюрморта я еще не видел.
— Это не натюрморт.
— А что же?
— Это любовь глазами китайчонка Ли.
— Чья работа?
— Моя.
— Саша, я знал, что ты в опасности, но чтобы настолько.
— Отец, она всего лишь кисточками рисует. Это не резьба по дереву и не выжигание — так что мы практически в безопасности.
— А кисточки не острые? — Карл Густавович опять смотрел на картину.
— Я их предусмотрительно затупил.
— Спасибо, сын, — он направился в дом, бережно неся картину и покачивая веслом, и, не поворачивая головы, сказал нам, — уже поздно. Свадьбу обсудим завтра. Идите спать. Комната Александра готова. Надеюсь, одной спальни вам хватит.
Глаза открылись, когда часы показывали 9.53. Сашки рядом не было, а в ванной шумела вода. Подумала: «Рано. Надо еще поваляться». И закрыла глаза. Секунд через пять резко их отрыла — комната была, как бы сказать понятно и просто, как до моего побега, то есть заставленная мебелью и прочими вещами и без следов надвигающегося ремонта. Повернула голову вправо — картины нет. Моей «Глазами жирафа» — нет. Пришлось пробежаться по квартире — ее не было нигде. Весла тоже. Тогда быстро включила комп и зашла в Интернет, что там говорят про весло невесты. Комп выдал: «В свете есть такое чудо…». Всё верно. Я это всё знаю. А где весло? И картина где? Так. Где зонт? Вот зонт. Протерся он или нет? Протерся. Хорошо. А картина с веслом где?!
Рядом с кроватью на тумбочке лежала моя птица-душа. Я чувствовала, что схожу с ума. И тут я вспомнила. Верка приехала из Хантов и привезла мне этот оберег.
— Представляешь, там такая продавщица странная. Я ей сказала, что подарок хочу купить. А она мне эту штучку подает и говорит, что это очень нужная вещь. Я у нее спрашиваю: почему? А она молчала-молчала, потом как выдаст:
— Ничего не спрашивайте у черной собаки!
Я ей опять:
— Почему?
— Она может ответить.
— Разве это не прекрасно?
— Не факт. Она на связи с нижним миром. Мало ли что.
— С нижним? Это, конечно, всё меняет. Это серьезно.
— Вот именно, — странная продавщица посмотрела на меня испытующе, — не верите? Ханты считали, что существуют три мира: верхний — там боги, средний — здесь люди, и нижний — для душ ушедших из среднего мира. Так вот, к собакам они относились осторожно. Особенно к черным. И говорили, что они на связи с нижним миром и поэтому не надо им задавать вопросов — могут ответить.
Образ вещающей Верки улетучился. И, как в клипе, пронеслось: уехать, не спится, качели, черный ньюф, мой вопрос и он уходит в арку, оглянувшись. А-а-а! Либо я сошла с ума, либо это был сон. А смогу засмеяться? Смогла. Этого не может быть!
Вода перестала шуметь в ванной. Сашка тихо прошел на кухню. Это очень бодрит утром, когда пытаешься понять, что было, а чего не было.
— Саш, а у вас есть завод в Шмелеве?
— И тебе доброе утро, Яська. Есть комбинат, а что?
— Ничего. Доброе утро просто, — на всякий случай натянула одеяло до носа, — просто мы начинаем ремонт, рожаем ребенка, я увольняюсь из твоей конторы и поступаю учиться на дизайнера, еще мы едем в Шмелев на недельку — дышать воздухом. Еще мне нужен секрет приготовления иконописных красок, нужны холсты и еще столяр хороший. Нет. Отличный столяр нужен — вещь уникальную чтобы сделал.
— Не части. Я отвык — ты месяцами молчишь, а тут — прорвало. Но пугает не количество слов, а содержание, — он положил ладонь мне на лоб, — температуры нет. А ты точно проснулась?
— Да проснулась я! Кофе свари, — мне хотелось выть белугой.
— Вот это уже не так угрожающе звучит.
Сашка ушел на кухню. Я прикидывала в уме: не забыла ли при перечислении какого важного дела?
— Саш, кстати, я еще кое-что забыла сказать.
— Говори — оптом дешевле.
— Я хочу выйти за тебя замуж.
Пауза.
— Давай давление тебе измерим?
— Зачем?
— Что-то не так. Потому что мы уже женаты.
— Теперь я правда хочу.
— Интересный поворот.
— Я всё это время не была уверена. А сейчас — уверена. Вот прямо сейчас решение приняла. Окончательное.
— А где гарантия?
— Какая?
— На твое решение? Где гарантия, что не передумаешь, если пять лет с печатью — и, оказывается, ты не была уверена. Где гарантия, чтобы мне быть уверенным? При таком раскладе на слово тебе верить нельзя.
— Будет тебе гарантия.
— Какая?
— Весло.
— Какое?
— Весло невесты — самая надежная гарантия.
— Кто сказал?
— Ханты.
— Согласен.
— Боже! Сашка! Как мы с тобой вчера говорили! Как я тебе, а ты мне всё объясняли и в любви признавались!
— Я опять пропустил что-то интересное?
