— Но ты именно так и думаешь, — с ужасом шепчу я.
— Да. Он убил её. Она получила деньги, хорошие деньги за подробности моего уродства. Она выставила меня чудовищем, которое разрывает своих жертв. Я сохранил эту газету. После этого я не трахался ни с кем пару лет. Я не мог. Мне и так было сложно, а потом ещё и это. Каван предложил мне вариант, чтобы он искал для меня женщин. Он говорил с ними, заключал договора, платил им, а я просто считал, что я им важен. Нет. Я никогда и никому не был важен. Им было плевать на то, улыбаюсь я им или нет. Первые годы таких отношений я носил маску. Я боялся повторения. Потом страх стал слабее, не было никаких последствий. Так и перебирался изо дня в день, пока не встретил тебя, Энрика, — Слэйн смотрит на меня так пронзительно и серьёзно, что я инстинктивно прикрываю свою грудь, словно пряча от него своё сердце. У меня ощущение, что он смотрит именно в него. Читает его, как и мои мысли.
— Паршивый первый раз, — выдавливаю из себя.
— Но лучше, чем у тебя.
— Знаешь, в таких вещах нет лучше или хуже. Это паршиво и дерьмово. Тебя подставляют женщины всю твою жизнь. Меня подставляют мужчины. Мы как будто два сломленных одиночества в этом мире.
— Да. Именно так. Одни люди калечат, другие лечат. И тех, кто лечит, слишком мало. Ты меня лечишь. С тобой я забываю о том, как это больно, когда предают. Я перестаю думать о том, что я чудовище, мразь и урод. Ты смотришь на меня так, словно я красивый и действительно стою того, чтобы на меня смотрели.
— Но это так и есть, — я приближаюсь к Слэйну и кладу ладонь на его грудь. — Ты достоин многого. Ты достоин жизни такой, какую сам хочешь для себя без всего этого дерьма, которое сделали с тобой люди. Они не имеют право диктовать тебе свои условия. Не имеют. Ты добрый и хороший, Слэйн. И я не могу поверить, что ты сломаешь себя сам в будущем.
— Энрика, пожалуйста, не надо, — он качает головой и выключает плиту. Я отхожу от него не шаг, недовольно поджимая губы.
— Почему? Я не понимаю. Что нужно мне сделать, чтобы ты не разрушал себя чёртовым фиктивным браком? Ты же осознаёшь, что это для тебя смерть. И что дальше? Будешь бегать по любовницам?
— А что в этом плохого? Лучше иметь любовниц, чем ненависть на свою жену. Тем более женщина не виновата в том, что она будет для меня пустым местом.
— Это нечестно по отношению к себе, Слэйн.
— Хорошо, это нечестно. А ты разве поступаешь честно по отношению к себе, Энрика?
— Не переводи стрелки, — указываю на него пальцем и несу приборы к столу.
— Я не перевожу. Я констатирую факт. Что мне нужно сделать, чтобы ты приняла мою помощь и позволила мне дать тебе то, о чём ты мечтаешь?
— Слушай, я этого сама могу добиться. И я не разрушу свою жизнь…
— Ты потеряешь уйму времени, пока накопишь хотя бы на первый взнос за первый курс. А что потом? Ты будешь работать до обморока и упадёшь где-нибудь? Разобьёшь голову? И в итоге ты всё равно не сможешь учиться.
— Ты же смог. Ты тоже работал.
— Я смог, потому что у меня был фундамент. Я в то время писал программы и выполнял мелкие заказы по оформлению сайтов. Мне не нужно было находиться на ногах двадцать четыре часа в сутки.
— Ничего, это не так страшно. Я и не такое переживала, но я никогда не планировала использовать невинного человека, чтобы поступить так, как требуют правила. Кто, вообще, придумал правила в вашей семье? Это чушь собачья. Каждый человек должен следовать только своим правилам. А ты разрушишь свою жизнь. Ну, неужели, тебе не хочется быть счастливым, Слэйн? Вдруг ты совершаешь ошибку? Если в этом мире есть твоя родственная душа? — Я бросаю в рот картошку и тщательно жую её, поглядывая на него.
— Если это и так, то я предпочитаю не знать об этом. Что её ждёт со мной? Моя сестра повесилась из-за обязательств. Я не хочу хоронить ту, кого мог бы полюбить.
— Но твоя мать-то жива, Слэйн. Выходит, дело не в этом. Твоя сестра была просто слабой и трусихой. Вместо того, чтобы решать проблемы, она выбрала лёгкий путь избавиться от них и от жизни.
— Ты хотела сделать то же самое, Энрика, — напоминает он.
— Да, но не сделала этого. Не сделала. Я думала всего лишь о самоубийстве в моменты усталости и слабости, вот и всё. Но я взяла себя в руки и пошла дальше. Да, мне было сложно. Не все такие, как твоя сестра. Думаю, тебе нужно дать шанс женщинам. Ты должен дать шанс себе быть счастливым и не торопиться со всем этим. А ещё послать своего отца на хрен, — открыто презрительно кривлюсь.
— Я ненавижу, когда мы ссоримся, Энрика. Это выводит меня из себя. И я боюсь, что ты уйдёшь, обидевшись на меня.
— Мы не ссоримся, а разговариваем. Слэйн, это обычный разговор и обсуждение происходящего, планов и жизни, — прыскаю от смеха. Он удивлённо смотрит на меня.
— Разве не ссора?
— Нет.
— А на мосту была ссора?
— Нет. Был эмоциональный разговор и чистосердечное признание. Ты что, считаешь, что мы постоянно ссоримся?
— Да. Ты вспыльчива, Энрика.
Я смеюсь, откидывая голову назад.
— Слэйн, люди могут повышать голос и обсуждать неприятные темы, даже устраивать дебаты, но это не ссора. Ссора — это когда всё разрушается. Насколько я могу заметить, мы ещё вместе, значит, это не ссора. К тому же я никуда не собираюсь идти до окончания нашего установленного срока. И я не так вспыльчива, как ты.
— Я очень терпеливый, — возмущается он.
— Тебе напомнить, как ты меня притащил сюда на плече? Или напомнить, как ты схватил меня и бросил на диван?
— Это… это просто доказательство того, кто главный. Я.
— У меня и не было сомнений, что из нас двоих ты главный. Никогда. Твоя власть ощущается за версту, — смеюсь я.
— Правда?
— Ага. Когда я тебя увидела в первый раз в кресле своей квартиры, то мне казалось, что ты меня даже с такого расстояния подавляешь своей властью.
— Я проявил немалую выдержку, чтобы не сорвать чёртово полотенце с твоего тела. Ты была прекрасна, Энрика. Но страх в твоих глазах меня останавливал. Сейчас ты ещё прекраснее, потому что в твоих глазах я вижу свет.
Меня так смущают его слова, что я не знаю обычно, как на них правильно реагировать. Мне хочется послать его к чёрту, огрызнуться и показать, что я дерьмо. Но сейчас, смотря в его красивые глаза, я не хочу быть дерьмом. Он отмывает меня одним только прикосновением своего взгляда.
— В Ирландии всегда тучи, да? Я редко здесь вижу солнце, — меняю тему, доедая свой ужин.
— Энрика…
— Просто поддержи меня и всё, Слэйн. Порой какие-то разговоры меня… сбивают с толку. Пожалуйста, — шепчу я.
Он глубоко вздыхает и улыбается мне.
— Да. Так и есть, но если уехать подальше от города, в моё поместье, то там потрясающее небо.
— У тебя есть своё поместье?
— Перешло по наследству от дедушки по линии отца. Он оставил всё своё имущество и деньги мне, потому что ненавидел своего старшего сына.
— Почему?
— Я не знаю. Никогда не интересовался. Это их дела, не мои. И ты должна увидеть поместье. Я его люблю. После его смерти я многое там поменял. Там есть озеро, лодка и я иногда рыбачу, хотя Каван ненавидит это. Ещё там жутко холодно, но мне нравятся камины и их тепло. Поэтому я колю дрова и развожу костёр прямо в комнате. Каван тоже не особо от этого в восторге. Он считает, что мы как два любовника спрятались, чтобы трахнуть друг друга.
Я прыскаю от смеха.
— Любовника?
— Да. Одно время в газетах писали дерьмо про то, что я гей и встречаюсь со своим помощником, поэтому мы всегда вместе. Но и эти статьи были уничтожены уже мной. Я подал в суд на газету и стёр её с лица Земли.
— Вау, почему постоянно люди думают, что если двое мужчин дружат, то непременно они любовники? Это так тупо. Ведь если две девушки дружат, то это лишь поощряется. Двойные чёртовы стандарты, ненавижу их. Когда я жила с дедушкой, то тоже слышала дерьмо про себя. Многие считали, что он не мой дедушка, а я просто трахаюсь со стариком. Мы были не особо похожи. Он дедушка по папиной линии, но отец был похож на свою мать, а я на него. В общем, это так противно, когда люди делают о тебе выводы и зачастую они настолько грязные, что хочется помыться, — кривлюсь я.
