быть способна выжить самостоятельно.
– Он будет страдать, но не от твоих рук, пап, – твердо сказала я, заставляя себя улыбнуться, и повернулась к Мэддоксу. Его взгляд переместился с блестящего лезвия на мои глаза. Как всегда, мое сердце пропустило удар, когда я пересеклась с ним взглядом. Это был наш момент истины, момент, который докажет его преданность или положит конец тому, чему никогда не суждено было случиться. Я не знала, переживет ли мое сердце его отказ.
Эрл кивком указал на мое ухо. Еще одна отметина, которую он оставил. Порой я думала, что еще он бы со мной сделал, если бы Мэддокс не сообщил папе о моем местонахождении. Эрлу Уайту нравилось меня мучить, и не только потому, что я была дочерью своего отца.
– Ты можешь прикрыть свое испорченное ухо дорогими украшениями, но эта татуировка…
– Скоро будет перекрыта красивой татуировкой, разработанной лучшим мастером в Штатах, – перебила я его. Я не позволю ему заставить меня чувствовать себя ничтожеством даже на секунду.
Он хмыкнул.
– Есть вещи, которые ты никогда не сможешь скрыть. Мы оставили свой след внутри тебя. Ты будешь бояться темноты до самой смерти.
Хотела бы я, чтобы он был не прав. Быть может, прошлая ночь стала исключением, но я беспокоилась, что мне понадобится время, чтобы вновь чувствовать себя комфортно в темноте, не вздрагивать, когда кто-то стучится, и не оглядываться через плечо. Но рано или поздно я это преодолею.
Я шагнула ближе к Эрлу, мрачно улыбаясь.
– В моих жилах течет тьма. Я дочь своего отца, никогда не недооценивай меня только потому, что я девушка. Быть девушкой – не значит быть слабой. И поверь мне, ничто из того, что ты сделал, не оставит шрама. Твое имя и семья будут надолго забыты, а моя семья продолжит править Восточным побережьем и выслеживать каждого байкера, связанного с «Тартаром».
Я двинулась к Мэддоксу, следуя невидимому притяжению, которое чувствовала с самого первого момента, как увидела его. Он не сводил с меня глаз и выглядел как человек, готовый умереть. Может, следовало позволить ему умереть. Моей семье стало бы легче, мне стало бы легче, если не принимать во внимание мое сердце, и, возможно, Мэддоксу тоже стало бы легче, потому что я не была уверена, сможет ли он справиться с выбором, который я скоро ему предоставлю.
Я обошла его, пока не оказалась у него за спиной, и наклонилась, разрезая веревки. Папа и Амо качнулись вперед, но я помотала головой.
– Нет.
Они остановились, но я могла сказать, что оба были готовы броситься, если Мэддокс двинется не в ту сторону. Мэддокс был достаточно умен, чтобы держать руки по швам после того, как я освободила его от веревок. Вернувшись к выходу, я встретилась с ним взглядом. Я видела вопросы в его голубых глазах.
Перевернув нож, я протянула ему рукоятку.
– Марси, – прорычал папа.
Я снова покачала головой. Это был мой момент истины с Мэддоксом, который определит будущее наших отношений. Мне нужна была правда, даже если бы она меня убила.
– Мэддокс, – сказала я, наклоняясь к нему, несмотря на предупреждение отца. Он не мог понять связь, которую мы с Мэддоксом разделяли. – Возьми этот нож и убей своего дядю. Сделай это для меня.
Его голубые глаза не отрывались от моих, один из них залило кровью. Его губы были разбиты, а верхняя часть тела усеяна порезами и синяками, и это только начало, если я позволю им продолжить.
– Убей своего дядю этим ножом. Заставь его истекать кровью. Сделай это для меня. Пусть он почувствует всю ту боль, которую причинил мне, в десятикратном размере. Заставь его молить меня о пощаде, особенно о смерти. Сделай это, если любишь меня.
Любовь. Слово, которое я боялась произнести, слово, все еще создававшее пропасть в груди, которую мог закрыть только Мэддокс. Ночью я почти не спала, размышляя, смогу ли, должна ли я взвалить на Мэддокса этот выбор, но это был единственный способ залечить раны, которые вскрыло похищение.
Я бы не позволила папе или Амо убить еще одного отца Мэддокса. Мне было нужно, чтобы именно он это сделал. В этом мире не было места мужчине, который отрезал мне мочку уха и набил татуировку. Человеку, который убил бы меня и даже Мэддокса, потому что был настолько ослеплен жаждой мести, что не мог остановиться, какой бы ни была цена.
Не сводя с меня глаз, Мэддокс медленно вытянул руки. На них остались следы от веревок. Затем он согнул и разогнул пальцы, затекшие от неудобного положения. Время, казалось, тянулось мучительно медленно, пока он, наконец, не забрал нож из моей руки.
– Марси, – прорычал Амо, направляясь ко мне с ножом, но я подняла ладонь, и он остановился как вкопанный. Было явно заметно его замешательство, но как я могла объяснить то, что сама едва понимала?
– Отойди, – приказал мне папа.
Я не послушалась. Вместо этого схватила Мэддокса за шею и резко поцеловала, перед тем как прошептала ему в губы:
– Заставь его истекать кровью за то, что он со мной сделал.
Чтобы напомнить ему о случившемся, я сняла серьгу, затем подняла волосы, показывая уродливую татуировку. Мэддокс наклонился вперед, прижимаясь горячим поцелуем к татуировке.
– Ты и вправду дочь своего отца, Белоснежка, и настоящая королева, если таковая когда-либо существовала. И если это то, что нужно, чтобы доказать мою любовь и преданность тебе, тогда я сделаю это.
Сердце наполнилось облегчением. Я отступила назад, когда Мэддокс, спотыкаясь, поднялся на ноги, слегка пошатываясь от пыток, которым подвергли его мой отец и брат. Мои ноги подкашивались, когда я попятилась назад. Его губы потрескались от обезвоживания, но он, держа голову высоко и пошатываясь, направился к Эрлу. Папа схватил меня за руку, с беспокойством заглядывая в мои глаза.
– Доверься мне, – сказала я. – Мэддокс заставит его истечь кровью за меня.
Папа покачал головой, как будто я бредила.
– А если он освободит его?
– Он не станет, – ответила я и почувствовала это глубоко в сердце. Мэддокс сделал свой выбор, и этот выбор – я. Его дядя потерял преданность Мэддокса, потому что выбрал путь, по которому Мэддокс не мог следовать не только из-за любви ко мне, но и потому, что в глубине души был порядочным.
Я снова повернулась к Эрлу с жесткой улыбкой.
– Некоторые люди считают, что девушки не могут быть жестокими. Думаю, мы просто более изобретательны, когда дело доходит до жестокости. Наслаждайся болью от рук своей собственной плоти и крови.
Прошлой ночью я несколько раз повторяла эти слова, пока они не начали звучать с нотками жестокости без особых усилий, будто для меня это было обычным делом, даже если это было не так.
– У тебя могут быть все киски мира, сынок. Не позволяй этой шлюхе играть с тобой своей волшебной киской.
Амо рванул вперед и ударил Эрла кулаком в лицо. Его голова откинулась назад, и на мгновение я забеспокоилась, что Амо сломал ему шею и испортил мой план. Но Эрл наклонился вперед, ошеломленно покачав головой.
Он медленно поднял взгляд обратно.
– Она использует тебя. Она манипулировала тобой с самого начала, чтобы ты ей помог. Я поздно заметил это, иначе бы держал ее в своей спальне и трахал
