Невольно себе представляю, что скажет Илья. А Витя… Вот кто действительно будет страдать! Не считая Давида и Динку.
Рядом со мной приземляется тело, одетое в белый халат:
— Куришь, дура?
Я пропускаю мимо ушей его оскорбления:
— Отвали!
— Вот жизнь какая вредная. Даже таких, как ты баб портит, — задумчиво фыркает Мишка.
Слов не хватает, но я нахожу:
— Ты — жирдяй, да ещё и злопамятный!
Он обречённо вздыхает:
— А ты — сука! Да ещё и беременная.
А дальше — встаёт и уходит…
Свою медицинскую карту я решаюсь открыть, докурив. Последнюю запись с трудом разобрать. Как и все предыдущие! Но слово «беременность» я узнаю. И, сглотнув, продолжаю сидеть. Что за бред? Листаю анализы. Там, где моча, обведён жирным маркером показатель «хорионический гонадотропин общий». А рядом написано ХГЧ. Всего лишь три буквы, которые я буду помнить всю жизнь. Они прозвучали тогда, в кабинете врача…
Я открываю смартфон. Женский календарь повествует о том, что сегодня вероятность забеременеть низкая. Я лихорадочно проверяю, все ли дни отмечены галочками. Обычно отмечаю, когда пью таблетку. Чтобы не пропустить ни одной.
— Раз, два, три, — фокусирую зрение. И вижу, что галочки всюду.
Я принимаю таблетки исправно. А значит, что это — ошибка! Я просто не могу быть беременна.
День овуляции выпал на пятницу. Ту самую пятницу, когда мы кутили. Ну, и что с того? Никаких совпадений. Витя всегда надевает резинку. Ведь, правда? Всегда…
Тут меня начинают терзать сомнения. Вплоть до того, что мне хочется ему позвонить и спросить, а надел ли он в ту ночь презерватив? Но я грызу ноготь и думаю: «Ни за что не сознаюсь». Нужно выяснить срок. Вероятно, он ранний…
Не думала я, что снова придётся идти на подобное. И снова тайком? Ну и пусть! Главное — не проболтаться.
Вспоминаю, как плакала, в тот первый раз. Представляла, каким бы мог стать наш ребёнок. Не так сильна боль от аборта, как от мыслей, что мучают после него. Знаю, что буду реветь! И начинаю заранее.
Смартфон в руке оживает. Мелодия Мишкина. Думаю: «Стоит сменить». Нажимаю «принять» и уже собираюсь ответить ему в жёсткой форме. Но Мишка бросает:
— Кучинская, а ты чего там сидишь? Снова куришь?
Вместо ответа я поднимаю глаза и вижу его силуэт в одном из окон больницы.
— Да пошёл ты! — отвечаю ему.
Мишка в трубке вздыхает:
— Ну, ты меня довела, конечно. Сам себя не узнаю!
Я молчу. Неужели, он ждёт извинений?
— Заходи. Выпьем что ли? — формулирует Мишка, и тут же бросает, — Блин! Тебе же нельзя.
Я вижу, как он улыбается. Вот же, гад!
— Это ошибочный тест. Я сделаю новый! — возмущаюсь в ответ.
— Ага, конечно, — Мишка кивает, — Ты ещё на палочку поссы. А лучше на несколько.
«Неплохая идея», — думаю я. И, бросив:
— Хамло! — отключаюсь.
Мишка в окне продолжает смеяться. А после, махнув на меня, исчезает. Мне становится так одиноко. Ведь результаты анализов правы. Я чувствую это! И что? Что мне делать теперь?
Цепенею от ужаса. Нужно снова пройти через это. И слёзы текут. Не от страха! Скорее, от стыда за себя. Я — Кучинская Настя, взрослая женщина. Как я могла оступиться? Позволить такому произойти. Нет сил осознать! И, когда Мишка выходит из поликлиники уже без халата, я продолжаю сидеть.
— Насть, извини, — произносит Балык. И даёт свою руку.
Я, подумав, вручаю свою.
— Садись, подвезу, — кивает на свой внедорожник.
— Спасибо, я сама, — отвечаю беззлобно. Ведь новость о смерти уже не пугает меня. Тут жизнь на кону. И моя и чужая!
Мишка, качнув головой, произносит:
— В таком состоянии я, как доктор, тебя не пускаю за руль.
— Я сегодня и так на такси, — отвечаю.
И только потом вспоминаю, что тоже была не слишком-то вежлива с ним. Хотя, Мишка сам виноват! Мог бы сразу сказать, что к чему?
— И ты извини меня, Миш, — сожалею.
— Да ладно, — прощает, — Ты лучше скажи, от кого залетела?
Цокнув, я выдыхаю:
— Я не залетела.
— А, так ты планировала? Ну, тогда чего ныть?
— Я не ныла! — бросаю.
Мишка ведёт уверенно, мягко. В его машине я ощущаю себя хорошо. Если бы только водитель молчал…
— Вот вам бабам, неймётся! — хмыкает Мишка, — Хлебом не корми, дай родить!
— Я не буду рожать, — вырывается у меня.
Мишка молчит.
— Вот бы мне кто из моих такое сказал, — выдаёт неожиданно.
Но мне не до смеха. Моё потрясение длится недолго. Я наполняюсь решимостью. Нет! Это уж слишком. Такой позор я не выдержу! Залететь, да ещё и по пьяни. Должно быть, недели три с небольшим? Мизерный срок для сомнений. А значит, и не о чем думать.
Я вжимаюсь затылком в сиденье машины. Мишка щёлкает радио. Какая-то песня играет.
— I steeeel loooving youuu! — поёт исполнитель. И я вижу, как Мишка балдеет и делает громче.
«Я всё ещё люблю тебя», — звучит переводчик в моей голове. Ничего подобного! Я давно не люблю. Разлюбила. И то, что осталось, уже не любовь. Но в глазах стоят слёзы. Я вспоминаю тот, первый аборт. И своё состояние после. Сейчас нашему ребёнку могло быть три годика. И тогда бы Самойлов остался. Вот только зачем? Ребёнок бы не изменил его тяги налево. Лишь отсрочил её! И я бы осталась уже не с двумя, а с тремя детьми на руках. А он бы ушёл всё равно. Может, не к этой. К другой! А я бы была никому не нужна…
Я продолжаю себя убеждать. И когда вижу дом, то шепчу еле слышно:
— Спасибо.
— Насть, — Миша трёт подбородок, — Я, конечно, не доктор, но всё-таки. Время есть, ты подумай.
Я кусаю губу:
— Хорошо.
Дома слышу знакомые звуки. С порога встречает Денис.
— Мам, тыщу займёшь до зарплаты? — он изучает свой дрон. Вероятно, сломался.
— Конечно, — я достаю кошелёк, вынимаю банкноту.
— Я отдам! — отзывается сын и целует в висок.
Динка в комнате снова снимает какое-то видео. А, может, болтает с подружкой? Я сажусь на диван и смотрю в одну точку. Ребёнок… Бессмыслица! Только дурочка может родить в сорок лет от того, кто моложе её.
На смартфоне послание. Витя.
«Твоя серёжка у меня. Я требую выкуп».
Я улыбаюсь. Надела пуссеты. Одну потеряла во время объятий. А Витя нашёл.
«Денежный?», — отвечаю ему. Это всё, на что меня хватает.
«Нет, только натурой», — парирует Витя. И сердце пронзает тоской. Разве не я говорила, что врать, это подло? А, утаив этот факт, я совру! Но, сказав, я уже не смогу ничего изменить. Этот выбор не только о детях. Этот выбор о нас. И аборт знаменует конец отношений.
Глава 53. Илья
Июнь начался. И ласточки свили гнездо под карнизом. Я помню их первый «строительный бум», когда эти наглые птицы решили слепить свои гнёзда прямо над дверью. Выходишь, а на пороге тебя ожидает «засада». Птичий помёт! Что липнет к подошвам и тащится в дом. Хорошо, если сверху не сыплется.
Хоть Настя была и противницей этого, но я в первый год поломал их гнездо. Дай волю пернатым и они превратят мой участок в туалет. Но как же велико было наше удивление, когда ласточки снова вернулись, и свили гнездо чуть левее от входа, усвоив урок. Настя так радовалась! Говорила, что это они нас «простили и выбрали». И будут отныне беречь наш уют!
Смотрю на «лепнину». Забавные гнёзда, из «катышек» цвета земли. Птички с раздвоенным хвостиком суетливо летают вокруг. Видно, кормят птенцов? Скоро те полетят, кто куда. А следующим летом появятся новые…
Долго стою на пороге, прежде чем постучать в её дверь. Почему в этот раз не могу совладать с собой? Наконец, вынуждаю себя это сделать. И жду. Сегодня суббота, шестое число. Я отвёз свою дочь на занятия танцами. А когда заберу, обещал, что заедем в кафе. Посидим, поболтаем. Обсудим дальнейшие планы. Я не скажу про женитьбу, пока не женюсь. А вот план предстоящей поездки уже обретает черты.
Я спросил по дороге на танцы:
— Мышонок, а как ты смотришь на то, что в Грузию с нами поедут Снежана с Никитой? — а после добавил, подумав, — И Джек.
