Зинеб оставила нас и выкрикнула что — то по — арабски своему мужу. Боже, я обожал это место.
— Ты запомнил? — спросил Эндрю. — Какой кофе я пью.
— Конечно, — ответил я. Будто для него никто и никогда не делал таких простых вещей. — Моя работа — помнить о тебе все.
— Да, безусловно, — сказал он, неожиданно обнаружив что — то интересное в меню.
— Что напоминает мне, — добавил я. — О любимой песне.
— Понимаешь, не так — то все легко.
— Нет, легко.
— Тогда какую песню ты любишь больше всех остальных?
— Кавер Джеффа Бакли «Аллилуйя».
Он моргнул.
— Так просто?
— Так просто.
— Хорошая песня.
— Песня прекрасная, — поправил я. — Не пойми неправильно, мне нравится версия Леонардо Коэна. Но версия Джеффа Бакли… ну… прекрасна.
— Прекрасна? Довольно громкое заявление. — Он помрачнел. — Прекрасная песня? Как ты определяешь прекрасную песню?
Я поймал себя на том, что улыбался ему.
— Не выворачивай ее наизнанку, вот как. Отбрось весь технический шлак: параметры, аккорды и прочую лабуду. Исходи из ощущений. Что ты чувствуешь здесь. — Я прижал руку с груди. — Эта песня остановит меня, где бы я ни был.
Он рассматривал меня с намеком на улыбку, но в глазах мелькнуло понимание и невысказанное согласие.
— Что ж, если ты определяешь прекрасную песню именно так, то я бы назвал «Лунную сонату» Бетховена. — Он тяжело сглотнул и пожал плечами, как бы извиняясь. — Она не крутая или что — то типа того, но это красивая песня. Хотя формально это даже не песня, а музыкальная композиция.
— Формальности в сторону, не извиняйся, — сказал я. — Никогда. Если тебе нравится, признай. Повторяй за мной… — Он в ожидании уставился на меня. И я произнес: — Моя любимая песня — музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она охренеть какая классная.
Он зашелся в хохоте и огляделся вокруг убедиться, не слышит ли кто мои ругательства.
— Говори, — надавил я на него.
Он прокашлялся и тихо залепетал:
— Моя любимая песня — музыкальная композиция Бетховена «Лунная соната», потому что она… охренеть какая классная.
Я хмыкнул.
— Видишь? Разве не стало лучше?
Он усмехнулся как раз в тот момент, когда Зинеб принесла наши напитки и с надеждой посмотрела на меня.
— Ну? — сказала она. — И кто твой друг?
Эндрю остолбенел, глядя на нее, а я представил их друг другу.
— Это Эндрю. Эндрю, это Зинеб, творец самого вкусного зеленого чая во всем ЛА.
Он просияла.
— Ему нравится марокканский зеленый, — обратилась она к Эндрю. — Мало кому он нравится. Купи ему чай, и ты завоюешь его сердце. — Я фыркнул, а Эндрю почти проглотил язык. — Еда скоро будет, — добавила она и удалилась, по — видимому, не обратив внимания на ужас, отразившийся на лице Эндрю.
— Она считает, мы…?
Он кивнул.
— Лучше привыкнуть, — сказал я, разворачивая чашку чая. — Нужно, чтоб публика думала, что мы встречаемся. Особенно Эли.
Брови Эндрю сошлись на переносице, но он кивнул.
— Да. Наверно.
— Не такой уж я и страшный, — брякнул я, пошутив лишь наполовину.
— Что? Нет! — яростно воскликнул он. — Ты просто… ну, знаешь…
— Нет, не знаю. — Это могло плохо закончиться. Мне практически не хотелось задавать вопрос. — Это хорошее «ну, знаешь» или плохое «ну, знаешь»?
— Хорошее, — протарахтел он. Шею покрыл слабый румянец. — Просто ты такой… стильный. — Он поежился от сказанного слова. — А я нет.
— Ну, простите мистер любитель «Заводного апельсина» и «Лунной сонаты», — парировал я с улыбкой. — Это чертовски круто.
Он покачал головой, полностью игнорируя мои слова.
— Но посмотри, как ты одет.
Я глянул на свою одежду: брюки три четверти песочного цвета, белая рубашка на пуговицах и синие замшевые «оксфорды».
— Я одет как — то не так? — спросил я. Всем всегда нравился мой стиль. — Хотел еще нацепить подтяжки, но не стал.
Он покачал головой.
— Все в порядке. И мне бы понравились подтяжки на тебе. Ты выглядишь так, словно сошел со страниц «Модного Лос — Анджелеса».
Я фыркнул.
— Ты еще и журналами занимаешься? — поинтересовался я. — Мне ты достался из «Сексуального ботаника», — признался я, а он с недоверием расхохотался. — У меня ты был на обложке. Не на какой — то там четвертой странице, как я у тебя. О нет, друг мой, у меня ты на обложке.
Он тихо хихикнул и отпил кофе.
— Окей, я переуступлю тебе обложку.
Я расплылся в улыбке.
— Спасибо!
— Сексуальный ботаник, — мягко повторил он, качая головой. — Ты бредишь.
— Я искренне верю, что ты вписываешься в обе категории, — сказал я, покрутив чашку. — И, хочется добавить, достаточно неплохо. Мне нравится, как ты одет.
Он снова вспыхнул, порозовели даже кончики ушей.
Я высунул ногу.
— Как бы то ни было, эти ботинки я люблю. Отвалил за них целое состояние.
— Заметно, — проговорил он, любуясь моими «лоферами».
Я протянул руки, чернила покрывали каждый миллиметр моей кожи от закатанных рукавов рубашки до запястий.
— Тебе нравятся мои татуировки?
Он снова застыл, но прежде чем успел ответить, Зинеб принесла наш заказ.
— Вы поделитесь между собой, мальчики? — спросила она.
— Да, — ответил я, освобождая место на столе. — Попробуем всего по чуть — чуть. — Зинеб расставила нашу еду, раздала нам тарелки и приборы и удалилась. — Попробуй сначала закуску, — сказал я ему. — Очень вкусно. Пряная баранина и средиземноморские овощи в лепешке. А мсемен — как блины. Муж Зинеб сам делает медово — инжирное варенье. Оно божественное.
Он подцепил вилкой хобз бчехму, отправил в рот и простонал — хриплым гортанным звуком, от которого мою кожу начало покалывать.
— Окей, ничего себе.
Я засмеялся, стараясь игнорировать свою реакцию на него.
— Супер, да?
Он кивнул и продолжил есть. А в перерыве задал вопрос:
— Теперь моя очередь спрашивать?
Черт. Я кивнул.
— Ага.
— Из какой части Австралии ты родом?
— Сидней.
— И живешь здесь два года?
Я кивнул, запивая еду глотком чая.
— Да.
— Почему ты переехал?
Я задумался, как лучше ответить. Мне не стоило углубляться в семейную историю перед парнем, которого, по всей видимости, я не увижу уже через месяц, поэтому решил высказаться уклончиво.
— Я ненавидел свою работу и хотел путешествовать. Билеты в ЛА были выставлены на распродажу, так что я упаковал чемодан и теперь сижу здесь.
Какое — то время он переваривал информацию. Я понятия не имел, поверил он мне или нет. Казалось, что да.
— Семья?
Боже. Ладно, может, и нет. Нужно было проработать свои способности выворачиваться из подобных ситуаций.
— Родители до сих пор женаты. Два брата. Оба младше меня.
— Они не возражали насчет твоего переезда на другой край света?
— Нет.
— Они навещали тебя? — надавил он. — Или ты бывал у них с тех пор?
Рот был забил едой, так что говорить я не мог, даже если б и хотел. Нельзя было признавать правду. Я покачал головой.
— Скучаешь по ним?
— Да. — Слово вылетело немного быстрее, чем должно было.
Он кивнул, больше для себя, чем для меня, и тогда я понял: он видел меня насквозь. К счастью, он не стал прессовать, а просто сменил тему.
— Любимая еда?
— Ты ешь ее.
— Самая нелюбимая?
— Моллюски. Я аллергик.
Его вилка тормознула на полпути к губам.
— Серьезно?
Я вытащил из кармана «ЭпиПен [5]» и поднял, чтоб он смог рассмотреть.
— Очень. Обычно я таскаю с собой такой пузырек, если питаюсь в новом месте, и, как правило, не ем выходцев из воды. — После чего в шутку добавил: — Если только он не идет в душ первым.
Эндрю рассмеялся.
— В общем, никаких морепродуктов.
Я покачал головой и убрал «ЭпиПен» обратно в карман.
— Не — а. Для полной безопасности я не ем ничего, что добывают из воды, типа рыбы, что по факту не является моллюском. Также не употребляю азиатские блюда, потому что они используют рыбный соус в качестве основы. В ресторанах приходится постоянно задавать кучу вопросов, прежде чем поесть, но до некоторых так и не доходит. Например, тайский салат из говядины? Кажется, все нормально, там же только говядина и салат, но в заправке рыбный соус. Даже парней, с которыми я работаю… ну, фальшивые свидания, — я указал на нас обоих, — мне приходится просить не есть ничего, что может спровоцировать аллергию. Если нам придется целоваться, а он только что заточил лобстера… Не очень — то хорошо будет смотреться, если я впаду в анафилактический шок перед бывшим.
