— Объявление? — насмешливо спрашивает Тобиас, его красно-оранжевые волосы растрёпаны, под глазами большие фиолетовые круги. Он явно не спал. Сон — это единственное, что помогло мне пройти через всё это дерьмо в первую очередь. — Насчёт «самоубийства»? — он выводит кавычки пальцами. — Это не Спенсер, я вам говорю.
— Если это не Спенсер, то где он, и почему он полностью исчез из социальных сетей? Он не отвечает на смс-ки или телефонные звонки, и его родители не отвечают ни на одно из моих сообщений. — Мика выплёвывает это в ответ с такой едкостью в голосе, что я съёживаюсь.
— Это ничего не значит. С мамой Спенсера невозможно было связаться и в лучшие дни, а его отец… — Рейнджер замолкает и пожимает плечами. Я мало что знаю об отце Спенсера, за исключением того, что он владеет фармацевтической компанией. Чёрт, я мало что знаю о самом Спенсере, не говоря уже о его семье. — И мы все знаем, что Джек — пустая трата времени.
Джек, да? Я предполагаю, что они говорят о старшем брате Спенсера, печально известном наркоторговце, прославившемся в Академии Адамсона. Звучит как по-настоящему надёжный парень.
— Я попросил свою мать разобраться в этом, — начинает Черч со вздохом, — но у неё какая-то вражда с Шиной, и она не может с ней связаться. Она действительно признала, что ходят какие-то засекреченные сплетни о самоубийстве, но она не расслышала имени. Родители хотят, чтобы личность их ребёнка была скрыта, чтобы они могли оплакивать его.
Я перевожу взгляд с Черча на Рейнджера. Я почти уверена, что Шина — мама Спенсера, но что я знаю? Вот как мало я на самом деле знала… знаю этого парня.
— Не так много людей захотели бы, чтобы имя их предположительно склонного к самоубийству ребёнка вываляли в грязи, — голос Рейнджера низкий и немного рычащий, как гравий, скатывающийся с холма. Понятно, что он очень чувствителен ко всему этому. Его тёмные волосы не такие блестящие, как обычно, они торчат под странными углами, как будто он не мылся несколько дней. Я не могу его винить. Я тоже. Почти уверена, что пахну потом, но мне безразлично. Это не имеет значения.
— Мм. — Всего один звук от Черча, а затем он встаёт, чтобы наполнить стакан водой из кувшина на моём столе. Папа принёс его сюда для нас, а потом попытался оставить дверь приоткрытой, что меня просто взбесило. Как будто я стала бы заниматься чем-то сексуальным после того, как мой друг только что умер. Мудак. Кроме того, на заметку родителям: приоткрытая дверь на самом деле не помешает подросткам заниматься сексом. Мы занимаемся сексом. Смирись с этим. Что ж, большинство из нас занимается… Мне ещё предстоит переступить этот порог, но это не потому, что папа дышит мне в затылок. Я сама приняла это решение для себя.
— Не могу поверить, что завтра воскресенье, — бормочу я, ненавидя то, что каникулы подходят к такому внезапному концу. Весенние каникулы должны быть весёлыми. Предполагается, что их нужно проводить, занимаясь серфингом и лёжа на жарком солнце, выпивая, куря и танцуя, заводя знакомства, посещая концерты на пляже. Как я оказалась здесь, проводя это время в унылой старой академии, в то время как на улице лил дождь, и я выплакивала все глаза каждую ночь?
Я почти скучаю по своим поверхностным отношениям с Коди. Если бы он умер, я уверена, что проплакала бы целый день, но потом позвонила бы Моника, и мы бы снова катались по волнам. Звучит бессердечно, но… это правда. Не думаю, что я когда-либо заботилась о Коди так, как я забочусь о Спенсере. Заботилась о Спенсере?
Нет.
Нет, забочусь — это нормально. Настоящее время всё ещё подходит.
Пока я не окажусь на похоронах Спенсера, возлагая цветы на его могилу, я буду использовать настоящее время.
— Ребята, у вас была возможность проверить дыру в потолке Юджина? — спрашиваю я, и Рейнджер один раз качает головой.
— По всему общежитию были копы. Нам разрешалось заходить только на кухню и сразу идти в свои комнаты или ванную. Они выглядели так, словно собирались свалить перед нашим отъездом, так что, может быть, сегодня вечером мы могли бы взглянуть. Я всё ещё не могу понять, почему те придурки, которые напали на вас, потрудились заделать эту дыру. Я имею в виду, это просто чертовски странно. — Он вздыхает и встаёт, закидывая руки за голову. — Моя голова убивает меня, и я клянусь, эта травка делает меня параноиком. Я возвращаюсь в свою комнату вздремнуть. Разбудите меня, когда этот кошмар закончится.
Он направляется к двери, и Черч встаёт, чтобы последовать за ним, не говоря ни слова. Почти потеряв одного лучшего друга… и, возможно, потеряв ещё одного, это знатно его подкосило.
— Он никогда этого не переживёт, — говорит Мика, и Тобиас усмехается. Ему не нравится, что его близнец говорит о Спенсере так, словно с ним всё уже кончено.
— Если сосед Спенсера по комнате переехал за границу, почему он жил с Рейнджером? — спрашиваю я, скучный, обыденный аспект этого вопроса успокаивает меня, как будто всё нормально, как будто всё снова хорошо.
— Черч и Рейнджер должны быть соседями по комнате, но Черчу нравится его личное пространство. Они со Спенсером поменялись комнатами, но это неофициально. На них составят протокол, если их поймают. — Тобиас замолкает.
— Ну, на них бы составили, если бы Спенсер не был…
— Не надо. Не смей. — Тобиас поворачивается и свирепо смотрит на своего брата через моё тело. — Если ты это сделаешь, я клянусь богом…
— Что сделаешь? Ещё раз расквасишь мне нос? Я тебя не боюсь.
— Может, тебе и следовало бы, — огрызается Тобиас, но тут я внезапно сажусь, становясь между ними. Я больше не могу терпеть ссоры.
— Пожалуйста, — шепчу я, мои глаза наполняются слезами. Мои руки на коленях начинают дрожать, и Тобиас хмурится, наклоняясь, чтобы прижаться лбом к моему плечу. У меня вырывается тихий смешок. Ну, ладно, наполовину рыдаю, наполовину смеюсь. — От меня воняет? Ты можешь быть честен.
— Может быть, совсем чуть-чуть, — бормочет Тобиас, и я чувствую, как он улыбается моей кожей. — Но всё в порядке. Я не против. Я люблю, когда у моих девочек немного мускусный аромат.
— Отвратительно, — бормочу я, отталкивая его от себя. Мика внезапно встаёт, как будто он расстроен, и мы с Тобиасом останавливаемся, чтобы посмотреть на него.
— Как вы, ребята, можете так смеяться и разговаривать, когда знаете, что его больше нет? Я не… Я не понимаю… — он тяжело опускается на диванчик перед окном и достаёт косяк из старого ржавого жестяного контейнера «Альтоидс». Он немного курит, а затем прислоняется головой к оконному косяку.
— Потому что у нас всё ещё есть надежда. Люди выживают на её крохах, ты же знаешь. — Тобиас садится и прислоняется спиной к изголовью кровати, имитируя позу своего близнеца. — И если он умер, ты же знаешь, что мы должны продолжать жить, верно? Мы не можем просто взять и уйти из жизни. У нас есть лишь одна, братан. Мы должны пережить это, несмотря ни на что. — Тобиас облизывает губы и отводит взгляд в сторону, к двери шкафа. — Я не собирался ничего говорить из уважения к Спенсеру, но я вроде как влюблён в Шарлотту. Когда он вернётся, ему, возможно, придётся бороться со мной за её расположение.
— О, правда? — спрашиваю я, заставляя себя улыбнуться сквозь слёзы. — У меня такое чувство, что он устроил бы хороший бой.
— Ага, но ты же знаешь, что я годами тренировался, чтобы драться на ринге. Я бы точно смог надрать ему задницу. Я имею в виду, он довольно задиристый, но…
Мика снова встаёт, выбрасывая остаток косяка в окно под дождь, прежде чем умчаться прочь. Тобиас вздыхает и оглядывается на меня, зелёные глаза полуприкрыты от усталости.
— Иди с ним. Я не хочу, чтобы он был один, — шепчу я, и Тобиас кивает. Он колеблется секунду, прежде чем наклониться вперёд и захватить мои губы своими. Поцелуй чертовски горько-сладкий, но с оттенком отчаянного, ноющего тепла, настолько сильного, что в конце концов я цепляюсь за его рубашку, даже не осознавая, что пошевелилась.
— Я тоже не хочу оставлять тебя одну, — шепчет он, слегка отстраняясь и глядя мне в лицо. С близнецами тоже определённо есть искра. Я не уверена, как к этому относиться, особенно перед лицом трагедии. Мои чувства к Спенсеру затуманивают мои суждения прямо сейчас, как будто я не могу думать о Тобиасе или Мике, когда я так беспокоюсь о нём.
