— Дай ему презерватив, — попросил я оставшуюся на мою долю подругу.
— О, она совсем чистая, перфект, — отвечала та и повлекла меня в ванную.
У нее в руках оказалась банка из-под диетической пепси-колы, краем зажигалки она сноровисто проткнула в ней дырку, потом, держа банку горизонтально, положила сверху крохотный брикетик чего-то серого, чиркнула, из отверстия, откуда принято пить, повалил желтоватый дым. Она уселась по-турецки прямо на кафель и повлекла меня за собой. Затянулась, передала банку мне с осторожностью. Это был крэк. С первой затяжкой я почувствовал лишь едкий вкус тлеющей нитрокраски. Вторая пошла вкуснее. Мы сидели на прохладном полу, передавали банку друг другу, а в открытую дверь нам была видна постель, на которой Андрюша и аспирантка вытворяли черт-те что.
После третьего круга мы были уже как братик с сестричкой. Кокаин медленно вел нас по своим укромным дорожкам.
— Уэт видео, — смеялась она, и получился каламбур: толстуха-аспирантка оседлала моего Андрюшу, и пот с нее так и лил — в три ручья. — Она в первый раз со мной работает, — заметила моя сестричка, кивая на постель.
— Бунин, — сказал я, — три рубля.
— Что есть бунин? — хохотала она.
— Это такой банан, — хохотал и я, но скоро мне стало неважно. Я по-родственному целовал ее бледное отечное лицо, но в коридоре мне почудились шаги, а потом представилось, что я беззаконно нахожусь в интуристовской гостинице и сейчас за мной придут. Должно быть, я спрятался под одеяло, потому что, проснувшись среди ночи, нашел себя одетым на постели; на соседней кровати ничком, лицом ко мне и без очков, лежал голый Андрюша, а из его рта текла на подушку желтоватая, как текила «Сан-Райз», слюна. Больше, естественно, никого, но бумажник мой был на месте. Я с тоской вспомнил Наташину мягчайшую кровать и то, как она шептала, подлезая под мою руку: «Можно, я к тебе принежусь?» В конце концов мы узнали один другого и привыкли, должно быть. Мания обратной стороны привела меня к тому, что я приучил ее розу Содома, говоря языком де Сада, самостоятельно и без крема открывать лепестки мне навстречу. Хотя, когда я вошел в нее таким способом впервые и не предупредив, она так страшно закричала, что я скатился вниз по лестнице и припал к спасительной бутылке «Джек-Даниэл», а со второго этажа неслись страшные ругательства. Насколько я мог разобрать — феминистского содержания… Я опять заснул, держа руку на переднем, оттопыренном бумажником кармане.
Разбудил меня Андрюша, который громко матерился из ванной под плеск воды.
— Не скрою от вас, драгоценнейший, — сказал он, заметив, что я пошевелился, — это было отменное приключение. Но, во-первых, у меня прорвало узел и хлещет из зада кровь; во-вторых, осторожнейший, мы ебались без гондонов, а значит, отныне мы — вирусоносители АИДС, по-русски — спидоносцы.
Во рту у меня стояла отчаянная сушь и гарь, однако я пересказал Андрюше вчерашний разговор о том, какая у него была чистая девушка, к тому ж — девственная.
— Опизденеть можно, — сказал Андрюша и стал одеваться. — Кстати, прекраснейший, а вы, значит, так и не?
— Я был с алмазами на небесах, — проскрипел я.
— И что же, хороша местная дурь? И как проходит ломка?
Он сжалился надо мной, дал стакан воды, предварительно капнув в него текилы, и это принесло облегчение…
— Понимаете ли, восхитительнейший, — пояснял он, когда мы гнали в хозяйском «раббите» по узкой дороге на запад, к заливу и нейлоновые флажки, разделявшие встречные полосы, уютно пощелкивали, если Андрюша заступал на них колесом, — обожаю очкастых. Должно быть потому, что сам такой. Особенно, если минус пять и ниже. Когда мы с дамой избавляемся от оптики и одежды, то оказываемся как в аквариуме…
Мы проехали уже миль шестьдесят, Андрюша на свой риск миновал несколько развилок, но сосновый лесок по сторонам, вполне крымский, все больше скрывал от глаз признаки американской цивилизации. Все дороги ведут к морю, был уверен Андрюша, а мои сомнения подтверждал атлас автомобильной Америки, который я раскрыл на Флориде. Наконец появился указатель — Вудли Крик — и стрелка направо. Мы решили повиноваться с тем, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто знал бы путь к Мексике и холодному калифорнийскому. Еще через милю мы завидели приличного вида ворота с надписью: Национальный парк.
— Приехали, — сказал Андрюша, выруливая на пустынную стоянку перед чистеньким зданием — к тому же бесплатную, — здесь и отдохнем по стаканчику.
Внутри торговали сувенирами и майками с рисунками зоологического характера, ресторан был очень европейским, с умеренными ценами, но в нем не подавали алкоголя. В окна была видна поверхность озера, причал, какая-то водоплавающая посудина у него. Большой плакат призывал совершить экскурсию, но при встрече с аллигатором не кормить его и не обижать.
— Демократия, — сказал Андрюша. Мы решили экскурсию совершить.
Взяли билеты; за двадцать минут ожидания наш корабль наполнился американскими супружескими парами в шортах с выводками детей и фотоаппаратами. За штурвал встал приятного вида негр, мы отчалили, в микрофон полилась совершенно мне непонятная южноамериканская речь. По-видимому, негр отпускал шутки, потому что окружающие покладисто посмеивались, я же разобрал лишь, что экскурсовод для удобства называет аллигаторов просто гейтерами. За нами сидела молодая пара, очень голубоглазый муж с очень некрасивой женой, какой и положено быть белой протестантке. Я решил, что это, по-видимому, чета фермеров из Джорджии, и стал от нечего делать подсчитывать их детей. Мы вплывали в какое-то широченное болото; над водой колыхалось прозрачное зеленое марево, будто подсвеченное, в джунглях по берегам перекликались неведомые птицы, повсюду валялись безжизненные панцири огромных черепах.
— Снэйк, снэйк, — загалдели американцы, и верно — в одном месте с ветвей тропического дерева свисала не коричневая палка, но натуральная змея, и можно было рассмотреть раздвоенный язычок, мелькающий между ее черных умненьких губок. Ни к селу, ни к городу в голове у меня раздалась виолончель Ростроповича, а среди джунглей мелькнула темная Наташина головка с бантом в волосах. Тут фермер обратился ко мне:
— Вы иностранцы?
— Да, — отвечал я, — мы из России.
— О, грейт! — сказал американец. — Я знаю, это возможно путешествовать русским теперь.
— Ит’с нид, — сказала его флегматичная жена.
— Ит’с кул, — согласился и он. — Ви бай ит. — Судя по последним двум фразам, это не были американские фермеры, это были американские профессора.
— Что они хотят? — поинтересовался Андрюша, не оборачиваясь.
