— Прощай.
Катя повесила трубку и опустилась в кожаное кресло. Хорошо, что здесь, в закутке коридора, ее никто не мог видеть. По лицу можно было прочесть все ее эмоции — гнев, раздражение и растерянность. Она досчитала до двадцати и поднялась. Вышла из своего укрытия и отправилась в палату. Навстречу несся врач Артемьев. Это была его манера: не идти, как все люди, а нестись по коридору как на пожар, чтобы никто не сомневался, что его ждут неотложные дела и у него нет времени на пустые разговоры. Все должны прижаться к стенам, чтобы пропустить этот устремленный к своей цели сгусток энергии. Поначалу Катя тоже шарахалась от него, думая, что человек торопится к умирающему больному. Потом уяснила, что это всего лишь имидж.
Наткнувшись взглядом на Катю, доктор Артемьев резко затормозил и вытаращился на нее, словно спрашивая, зачем она его остановила. Катя, в свою очередь, выжидательно уставилась на Артемьева.
— Почему бледная? — спросил Артемьев, вглядываясь в нее. — У вас что, всегда такой цвет лица?
Катя пожала плечами.
— Ну и зря, — возвестил Артемьев. — Показания у ребенка положительные, нечего и бледнеть.
— Да я и не бледнею, я просто… — промямлила Катя.
— Ну-ну. Советую держать хвост морковкой, мамаша. Завтра приезжает ваш долгожданный Цвигур, он не любит пессимистов.
И врач умчался вдаль бесконечного коридора, унося за собой развевающиеся синие полы халата, словно ракета, взвившаяся в небо. Катя улыбнулась ему вслед.
— Щебетина?
— Да.
— Примите передачку.
Дежурная по этажу всучила ей ворох нарядных глянцевых коробок и, поджав губы, удалилась.
— От кого? — вдогонку прокричала Катя и услышала неразборчивое «нам не докладывают».
Все, кто был в это время в коридоре, обернулись на Катю.
Чтобы попасть в свою палату, ей пришлось с этой грудой коробок прошествовать через весь коридор под пристальным вниманием дюжины пар глаз. В палате она свалила коробки на свою кровать и подошла к Шурику. Мальчик сладко спал.
Она постояла, как обычно, не в силах сразу отойти, но, боясь разбудить взглядом, отошла. Открыла одну из коробок. Под белой прозрачной бумагой блестел шелк. Это было женское белье. Очень дорогое белье. Катя закрыла коробку и села рядом. Кто? Шатров или Пашкин? Марат был у нее днем, привез кучу всяких вкусностей… С чего бы он взялся заваливать ее подарками так напористо и… вычурно? Это было бы неуместно и как-то слишком… А у Марата хорошо развито чувство меры.
Тогда — Пашкин? Что за назойливость?
Она открыла следующую коробку. Там лежал детский теплый костюмчик — красный, с желтой отделкой. Катя отложила его в сторону. Если это Пашкин, откуда он знает размер ребенка? Ведь он его никогда не видел… И что он хочет сказать этими подарками? Что наличие чужого ребенка его не смущает? А белье? Напоминает ей о близости? Какая дурь! Катя покосилась на подарки. Впервые красивые вещи не доставляли ей радости. Она схватила коробки и стала запихивать их в ящик больничной тумбочки. Мысль, что в любую минуту может зайти медсестра и застать ее за этим занятием, подгоняла. Коробки не помещались. Тогда Катя вытащила из-под кровати сумку и запихнула подарки туда. Закрыла молнию. Все.
Теперь она долго не сможет успокоиться. Такое с ней впервые. Самое неприятное, что она ничем не может обосновать свое состояние. Почему она так злится? Неприятно, что из-за нее соперничают двое мужчин? Это должно быть приятно. Никогда раньше ее не добивались сразу двое. Раньше, когда она вздыхала по Виктору, за ней бегал Юнин. Типичный треугольник. А теперь? Она посмотрела на беззащитную головенку спящего сына. Вот она, разгадка. Вся ее жизнь теперь зависит от здоровья этого существа. Ее просто не могут сейчас тронуть никакие знаки внимания. А мужчины не любят ни с кем делить любовь женщины. Даже с ребенком. Особенно если это не его ребенок. Как знать, возможно, страсть Марата иссякнет так же быстро, как вспыхнула? Она совсем не знает его. И он несильно приближает ее к себе. До сих пор она ничего не знает о его прошлой жизни, о жене. Почему? Возможно, она, Катя, не настолько близка ему, чтобы открыть душу? О Пашкине и говорить не стоит — она знает цену его словам. Выходит, сейчас она не вправе принимать решения. Она не может поставить судьбу ребенка в зависимость от своих прихотей. Ей нужно время.
— Микстуру возьмите, — оторвала женщину от сложных запутанных размышлений вошедшая медсестра. Катя встрепенулась, прежде чем медсестра приблизилась к тумбочке — запихнула сумку ногой под кровать.
Ночной звонок не удивил Шатрова. Звонить мог менеджер, отправленный в командировку в Саратов, среди ночи также мог позвонить Илья. Да кто угодно из того мира, который называется миром бизнеса и не церемонится с ними — позволившими втянуть себя в его вездесущие сети. В первую секунду, когда услышал женское «але», он подумал о Кате. Но уже в следующий миг понял, что это не она — голос был хрипловатый и чужой. Зажав трубку радиотелефона между щекой и плечом, Шатров пытался попасть рукой в рукав пижамной куртки — со сна было прохладно.
— Добрый вечер, Марат Борисович. Прошу прощения за поздний звонок, — шуршал в трубке незнакомый голос, и Шатров тщетно пытался сообразить, с кем разговаривает.
— С кем я говорю? — перебил он, включая бра и с вожделением ища глазами пепельницу.
— Мы не знакомы. Можете называть меня Зоей.
Шатров присвистнул — начало было заковыристым.
Даже слишком для разговора в полвторого ночи. Теперь фиг уснешь без стакана водки.
— Не понял, — сообщил он в трубку и прикурил от зажигалки. — Честно говоря, девушка, я не любитель подобных приключений. Вы что, из бюро добрых услуг? Секс по телефону? Я этим не интересуюсь.
Шатров уже хотел нажать на кнопку, но голос в трубке опередил его:
— Я по поводу Светы, вашей бывшей жены.
Теперь молчали оба. Шатров сразу вспомнил выражение «как обухом по башке». Именно так ему представлялся сейчас этот ночной разговор. Как обухом по башке — сильно, больно и неожиданно. Когда он последний раз имел известия о судьбе Светки? Лет шесть-семь назад? Нет, позже. Иначе было бы больнее. А тогда он воспринял весть о гибели жены не то чтобы спокойно, нет, а как-то без особой паники. Хотя вся муть в душе поднялась тогда и долгое время не давала спокойно спать.
— Я в курсе, — хрипло процедил он в трубку. — Я знаю, что моя бывшая жена погибла. Что еще?
Кто-то хочет побольнее ударить его. Что ж, пусть попробует.
Взгляд случайно задел левую руку, державшую сигарету. Пальцы предательски дрожали. Шатров переложил сигарету в правую руку.
— У вас ошибочная информация, Марат Борисович. А что, если Светлана жива?
