— Эта женщина, — Юлька гордо ткнула в себя пальцем, — в студенческие годы ездила на Таврии и в состоянии разобраться с ремонтом! Но с мужчиной машину смотреть — солиднее как-то.
— Очень хочется ездить на Таврии — давай купим Таврию, — пожал плечами Бодя, — но в салоне.
— На Таврии — не хочется, — рассмеялась она. — Но мне нужна машина, за которую я сама могу заплатить.
— Нашла проблему! Откроем тебе счет, и будешь с него платить. Сама.
— Моджеевский! Я вообще-то зарабатываю! — шутливо возмутилась Юлька.
— Ну и продолжай себе зарабатывать, кто ж против? Даже сама можешь ездить на любой таратайке, это твое личное дело. А вот моего сына будешь возить на нормальной машине со всеми средствами пассивной безопасности, и чтобы я точно был уверен, что она не битая.
— Так ведь по плану же было тащить тебя на смотрины, чтоб ты убедился, что этому монстру автопрома ты готов доверить ребенка.
— Я ему уже не доверяю, — рассмеялся Моджеевский и сжал Юльку крепче в объятиях. — Поехали в выходные в столицу, присмотрим что-нибудь.
— Это ты теперь планируешь мне покупать все, на что пальцем покажу? — все еще продолжала «колоться» она, но это у нее странным образом как-то органично сочеталось с тем, чтобы прильнуть к нему в ответ на объятие и устроить голову на его плече — соскучилась же за день.
— Как пойдет, — мирно проговорил он. — Ну и от твоего поведения, конечно, зависит.
— Я хорошо себя веду! Я уже целый месяц себя хорошо веду!
— Ага! — сердито буркнул Моджеевский. — Вместо законного ужина ты нас тут делами кормишь. Это разве хорошо?
— Так там же только разогреть! Лена Михална должна была передать с Роминым шофером! — спохватилась Юлька, неохотно отстраняясь. — А про машину мне надо срочно и еще вчера!
— Про машину будем в выходные, — распорядился Богдан, увлекая Юлю в кухню, — а срочно и сейчас нас всех надо накормить.
— Так и знала, что твоя мечта — обложить меня со всех сторон домашними заботами и из дому не выпускать, — расхохоталась она, но послушно отправилась готовить.
Впрочем, на это и правда много времени не требовалось, а Юлькины мысли, очевидно, все еще пребывали на автомобильной волне. Потому, расставляя тарелки, она продолжала бухтеть, хотя и совершенно неубедительно, сводя все к самой главной мысли: современной женщине жить на содержании мужчины — в корне неправильно. Глупо. И даже аморально. Это в некотором роде развращает.
— В конце концов, я же не виновата, что влюбилась в олигарха! — решительно заявила Юлька, водружая в центр стола миску с салатом.
— Ты когда ела последний раз? — поинтересовался Бодя в ответ на ее глубокомысленный спич, вынимая из буфета два бокала и бутылку вина.
— Перекусывала днем, — отмахнулась она, — и прими во внимание, что я и правда выгляжу той еще стервью во всей этой истории. Именно так, как твоя мама говорит.
Богдан открыл вино, налил себе и Юле и протянул ей бокал.
— Мне все равно, что говорит моя мама. Да и вообще мне все равно, кто и что говорит. Мы уже довольно взрослые, чтобы разбираться самим, даже если будем снова и снова разбивать лбы. Это раз. Два: совершенно не собираюсь запирать тебя дома. Говорил уже — давай наймем кого-то, кто будет готовить и убирать, давай наймем няню Андрюшке. Кого надо того и наймем. И ты вовсе не обязана меня кормить. Но сама должна питаться нормально. Тем более, нормально должен питаться ребенок. А я просто люблю пожрать. Отсюда третье. Веди, наконец, к столу Андрюшку.
Юля забрала у него вино и, сделав глоток, улыбнулась. Все их препирательства по поводу ведения домашнего хозяйства, если откровенно, забавляли обоих. Потому что оба прекрасно понимали, что помощницу они все равно наймут, и очень скоро, а няню — Юля вряд ли допустит, но совсем не против иногда задействовать кого-то проверенного, чтобы был на подхвате человек, который выручит в случае отсутствия обоих нерадивых родителей, которые оказались как-то все еще слишком молоды, открывая друг друга и наверстывая все пропущенное. И в какой-то мере она даже предвкушала, что едва станет свободнее в планировании и у нее найдется время на себя — по-любому помчится искать какие-нибудь новые квалификационные курсы и программы. Не столько с целью заниматься тем же, чем и до первого, такого неудачного брака, сколько с тем, чтобы понять, чем же все-таки хочется заниматься.
Ей самой. Без влияния других.
Потому что впервые она может себе это позволить, чувствуя поддержку того, кто рядом.
В конце концов, она ведь лучшей на потоке была в универе.
И за это тоже стоило сделать глоток вина.
Через пару минут мелкий уже сидел за столом с повязанной на груди салфеткой и возил по скатерти машинку, пока остывала его картофельная запеканка.
А Юлька, хлопоча, обернулась к Богдану и спросила:
— А у тебя что хорошего сегодня было?
— А я сегодня купил себе семью, — глядя ей прямо в глаза, ответил он и замер в ожидании ответа.
Точно так же замерла и ничего не понимающая Юля. Без ожиданий. Просто с ножом, которым отрезала булку, в руках.
— Ч-то… значит «купил семью»? — спросила она.
— Это значит, что я купил тебя и Царевича у Ярославцева, — сдержанно пояснил Богдан. — Он назвал цену. Я ее принял.
— Какую еще цену? О чем ты? Объясни.
Моджеевский глубоко вздохнул, и, выйдя солонкой наперерез машинке сына с нарушением правил, устроил локальное ДТП, от чего Царевич пришел в восторг и разразился громким смехом. Под этот аккомпанемент Богдан заговорил:
— У Ярославцева на руках был один-единственный козырь: действующие доки. Понятно, что на любое действие есть противодействие. Но до результата, который нужен нам с тобой, при текущем раскладе могли бы пройти годы. Без преувеличений. Я не хочу жить нашу жизнь с его постоянной тенью. И ты соврешь, если скажешь, что тебе это безразлично. Поэтому сегодня мы с ним встретились и пришли к взаимовыгодному соглашению.
— Какому взаимовыгодному соглашению? — напряженно спросила Юля, внутри которой вместо сыновьего смеха звучал гул. — Что он хотел? На что ты согласился?
Богдан поднялся, подошел к Юле и, забрав у нее нож, кинул его на столешницу. Не отводил от нее взгляда ни на минуту, и голос его звучал уверенно и твердо.
— Я бы согласился на что угодно, Юль. Ради того, чтобы мы могли спокойно жить дальше, ничего не могло бы быть максимальной ценой, — он вздохнул и уткнулся носом ей в висок. — Ярославцев попросил в собственность «Солнечный».
Она вздрогнула и резко повернула голову, чтобы близко, чтобы видеть, чтобы глаза в глаза. Ее сейчас были всполошенными. Блестящими. Почему-то влажными, хотя и не от слез. И он отчетливо ощущал на своей коже ее срывающееся дыхание.
Наконец она облизнула губы и проговорила:
— Канал? Он захотел за меня телеканал?
— Завтра он подпишет все бумаги на развод и отказ от Андрея. А я передам ему права на Солнечный.
Юлькин взгляд сделался совсем бездонным, и невозможно было понять, что там внутри, где должно быть дно. Что… внутри ее головы, за этим взглядом. Что там происходит.
Голос между тем был ровный, и лишь отдаленно слышалась какая-то насмешка. Или это только казалось.
— Грандиозная сделка. Ты заключил грандиозную сделку. Ты купил… меня?
— Я? — Моджеевский демонстративно потер лоб и глубокомысленно выдал: — Я бы сказал, что я избавился от Ярославцева.
— Да нет, — хохотнула она. — Ты как раз это и сделал — купил меня. Сделал то, в чем я тебя всегда винила. Дима продал, а ты купил.
— Встреча назначена завтра на 10–30. Отменить?
— Это ты решил поинтересоваться моим мнением?
— Не то чтобы…
— Ну правильно, зачем знать мнение собственности.
— Ты же мое мнение не слышишь, — усмехнулся Богдан. — А я ведь вполне могу решить, что тебе нравится быть женой Ярославцева.
— Это удар ниже пояса.
— Я люблю тебя, Юлька, — прошептал он, склонившись к ее губам, — и я никогда не буду драться с тобой. Но за тебя теперь я буду драться до последнего с любым, кто попробует мне помешать.
