— Как? — удивленно восклицает женщина, — ты еще не видел, да? Боже, я надеюсь, что и твоя Варя этого не видела! Это просто ужасно! Они слили все!!! Все, что я им там наплела и про семью, и про брак, и про Асю, и наш с тобой новый медовый месяц! Они даже написали, что я снова беременна…
Прежде, чем соображаю, что творю, на рефлексах жму по тормозам и с визгом шин и недовольным гудением попутных водил торможу посреди трассы, с силой сжимая мобильный.
— Что? — выходит на надрыве, а мобильник, кажется, трещит в ладони. — Что ты мне сейчас…
— В журнале. Этот скотина инвестор продал информацию одному из журналов, и… мы… там… — вздыхает бывшая в трубку, — прости, Влад. Прости! Я, правда, правда, не знаю, зачем они это сделали!
И только тут медленно до меня начинает доходить полученная информация. А вместе с ней начинает накрывать ярость. Страшная, перекрывающая разум ярость!
— Карина, твою мать!!! — буквально ору в трубку так, как не делал этого уже давно. — Единственное о чем я просил, чтобы эти фото остались при тебе! Единственное, б… Карина!
— Не беленись ты так, я сама не знаю, как и зачем это было сделано, Романовский! — поднимает тон на пару октав выше собеседница, я правда, не хотела тебя подставить или каким-то образом скомпрометировать! У нас были условия, что кроме инвестора и его семьи больше эти фото не увидит никто, Влад, пожалуйста… — едва ли не всхлипывает в трубке Карина, что отрезвляет. Редко когда эта женщина плачет или убита. А по голосу сейчас точно и то, и другое. — Я прошу у тебя прощения…
Завожу машину и выезжаю на обочину, проклиная тот день, когда я вообще на это все согласился. Закрываю глаза, потирая переносицу и пытаясь сообразить, как же теперь все исправлять-то, если именно это причина молчания Вари?
— Я не хотела, чтобы все оно получилось так… — продолжает уже тише уверять в трубку Карина, вот только мне от этого ни хрена не легче.
— А в итоге получилось дерьмовей некуда, Карина, — рычу, до боли сжимая челюсти.
— Варя тебе что-то говорила? Она в курсе? Вы поругались?
— Понятия не имею. Она последние два дня просто меня игнорирует. Но, думаю, это и говорит само за себя, — откидываю голову на сиденье, нервно постукивая ногой.
— Хочешь, я с ней поговорю?
— Не хочу, Карина. Прости, но от тебя вообще уже ничего не хочу. Ты и так разнесла к чертям мою жизнь своими фотографиями.
— Но я же…
— Мне неинтересно, Карина. Ты это или нет, специально или случайно, просто… — сжимаю губы, сдерживая поток добротных матов, которые так и рвутся наружу. — Просто оставь уже меня в покое! — и бросаю трубку, отшвыривая мобильный на заднее сидение авто.
И дураку понятно, что звонить Варе теперь нет никакого смысла. Не ответит. Ни мне, ни моей матери, ни Асе. Она никому не отвечает, словно просто самоустранилась. И я даже представить боюсь, какая я в ее глазах теперь скотина и какой обманутой она себя чувствует.
Но знала бы она, как я в этот момент люто ненавижу себя! Ничему жизнь дурака не учит! Как скакал по одним и тем же граблям, так и скачу дальше.
Срываюсь с места и еду домой, лелея слабую надежду, что, может, она все еще там и не ушла. Но… тщетно. Квартира пуста, вещей Вари нет, и на тумбе, где стояла наша с ней фотография в рамке, лежит тот самый несчастный журнал, словно тычок носом в свою же оплошность.
Только открыв статью, начинаю проклинать всех и вся в сотни раз сильнее! Конечно, увидев такое и прочитав, любая бы ушла. Любая бы почувствовала себя лишней. Но, черт возьми, Варя! Я же просил не закрываться. Просил же не молчать, а прежде чем совершить очередную глупость, надумав себе с три короба, поговорить со мной! И теперь злости не хватает и на себя, и на Варю, и на Карину, и вообще на всех участников этой дурацкой драмы!
Бегом принимаю душ и вылетаю из дома. Мне нужно поехать к Варе и поговорить. Объяснить все по-человечески и вернуть ее домой. Дурацкая ситуация, к которой опять привело мое молчание. Ничему жизнь не учит, Романовский!
Долго не думая, мчу в сторону деревни, нисколько не сомневаясь, что Варвара у бабы Шуры, всю дорогу то и дело набираю номер Вари, но там неизменные гудки, а потом и вовсе “абонент недоступен”.
Бросаю машину у ворот и без приглашения, без стука захожу на участок, тут же встречаясь с лающим Васькой и подбоченившейся бабой Шурой, которая поглядывает на меня, хмуря брови.
— Явился, женишок, — вроде и зло, но в то же время с мало понятной мне интонацией говорит женщина, махая рукой. — Ну-ка заходи, поговорим, пока Варька к соседке пошла.
Делать нечего, и, наверное, действительно стоит объясниться не только с Варей. А то представляю, какой я в глазах баб Шуры сейчас “герой”.
Захожу в беседку и, как маленький мальчишка, не знаю, с чего начать, жду, что сейчас меня будут ругать. Но баба Шура удивляет своей следующей фразой:
— Вот вы с Варькой, как дети малые, ей богу!
— Что? — вылетает от неожиданности.
— Что-что! Один признаться боится, другая слушать не хочет. Заварили кашу, теперь мучаетесь оба.
— Варя вам что-то рассказала, баб Шур?
— Да все рассказала. И вот я не пойму, вы вообще — современное поколение — разговаривать не умеете друг с другом, что ли? Живете семьей, но по принципу «каждый сам за себя»? Спать в одной постели научились, а разговаривать нет. Ребячество! — машет руками баб Шура, а я, честно слово, сейчас пойду пунцовыми пятнами от смущения. Так меня даже мать никогда не отчитывала.
— Я виноват. Не сказал. Но я был уверен, что так будет лучше для спокойствия Варвары, — облокачиваюсь на перила беседки, пряча взгляд от проницательной женщины. — И правда, повел себя, как пацан.
— Ну, хоть это осознаешь, — усмехается баб Шура, поглядывая мне за спину. — Варя тоже хороша! Убегать сразу, и не выслушав. Ну, кто же так делает, дети?
— Баб Шур, а что… — слышу за спиной и оборачиваюсь, встречаясь с мгновенно насупившейся Варей. Любимый взгляд зеленых глаз фокусируется на мне, транслируя немой вопрос: какого черта я здесь забыл. Сердце колет от того, как я по ней соскучился, но, судя по надутым щекам и поджатым губам, меня и правда не очень рады здесь видеть.
— Варь, — выхожу из беседки, делая шаг по направлению к замершей у калитки девушки, но она отступает. — Давай поговорим, Варь? — прошу, надеясь на то, что эту упрямица смилостивится, но тщетно.
— Скажешь, когда уедет твой гость, баб Шур, — бросает недовольно Варвара, пронзая мне сердце своим холодным тоном. — Идем, Вась! — и выходит за забор, громко звякнув калиткой, припуская вдоль улицы как можно быстрее и дальше от дома.
— Иди, догоняй. Молчун, — ворчит баб Шура, а меня ноги и так уже сами понесли вслед девушке.
— Варя! — окликаю уже почти на самом краю огромной поляны, где мы в начале лета встретились в деревне впервые. — Варя, стой! Тормози, упрямая! — хватаю девушку за руку, вызвывая тем самым недовольный грозный рык Васьки. Даже приходится отступить, бросив взгляд на оскалившегося пса.
— Чего тебе нужно, Романовский? — говорит Варя зло, а у самой голос дрожит, и губы поджимаются.
— Варя, прости! Прости меня! — поднимаю руки делая еще один шаг назад, так как ее Василий совершенно не собирается униматься, вставая между нами так, что хозяйке приходится схватить его за ошейник.
— Сколько раз я уже слышала это «прости», Влад, а? — морщится Варя. — Самому-то не надоело?
— Я клянусь тебе, что это просто фотографии, и я не знаю, кто их слил и откуда взялась эта дурацкая статья! Там всё ложь! Блеф! Между мной и Кариной ничего нет, и не было, и уже не будет. Варь, не глупи, давай нормально поговорим. Неужели так сложно мне довериться?
— Сложно. А знаешь почему? — смотрят на меня ее колючие зеленые глаза. — Потому что ты постоянно мне врешь! Ты как жил один, ни с кем не считаясь, так и живешь! А я у тебя под боком оказалась так… — машет рукой Варя, — чисто поиграться, Романовский!
— Что за чушь ты несешь? — рычу, закипая от таких слов. — Я хоть раз дал тебе повод думать, что мои чувства — это так, Варя?! Хоть раз дал усомниться в том, что ты мне нужна?!
