баловать…
Жаль только, уже воскресенье. И часы тают так быстро, как мелкий белый песок, сквозь пальцы утекают.
Завтра уже так близко. Проклятое завтра, мы с ним сполна огребем неприятностей, Анька ведь наверняка исполнила свою угрозу и дослала свою запись до ректора.
Удивительно действует на меня мысль о стерве-бывшей подружке. Горячий, острый рвотный позыв так сильно скручивает внутренности – только в последний момент умудряюсь его удержать, выпрыгнуть из душевой и успеть склонится над унитазом.
Ох, блин…
Кажется, кто-то вчера переел жирного мяса. Мне так не казалось, но организм не обманешь. Для него это была явная перегрузка. И блин. Хороша я со стороны-то – голышом, на коленях у “белого друга”.
– Все? – тихий, терпкий и все такой же встревоженный голос Ройха касается моих ушей, и его пальцы тоже. Собирают в хвост мои мокрые, лезующие куда не надо волосы, придерживают их почти у затылка.
– Я… – хотела сказать, что да – все, но второй акт моего тошнотного спектакля решил все-таки состояться.
Только когда в желудке не остается вообще ничего со вчерашнего ужина – мне и удается справиться с дурнотой. Но еще секунд пятнадцать я выжидаю, дышу ртом, подавляя остаточные позывы.
Эх.
– Извини, – шепчу измученно, заползая обратно под душ, который, разумеется, все это время коварно тратил воду, – не знаю, что это. Несварение какое-то. Только Снежке не говори. Она расстроится – она вчера столько готовила. И как я буду с ней говорить, когда вы на свою охоту уйдете?
– Не волнуйся, котенок, – Ройх вздыхает так искренне, так тепло, что его беспокойство обволакивает меня почти как теплое одеялко, – ничего я Снежке не скажу. И охоту мы сдвинем на следующий раз, я думаю. Оставить тебя в таком состоянии я сейчас не смогу.
Конечно, я была против. Чтобы из-за меня рушились мужские планы? Да меня же муж Снежки наверняка сожрет! Ну, а если не сожрет – то весь вечер не будет со мной разговаривать. И смотреть волком.
И…
– Ну и крестоцветное с той охотой, – глубокомысленно изрекает Максим, когда Юл довольно непреклонно извещает его об изменениях в планах, – постреляем за домом по бутылкам. Можем прикинуть, из какого окна будет удобней стрелять по женихам Агнессы Максимовны.
– А не рано ты об этом задумываешься? – хмыкает Юл насмешливо, с явным облегчением. Кажется, он ожидал от приятеля большей настойчивости.
– Знаешь что? – Максим наводит на Юла сложенные пистолетиком пальцы. – Будет у тебя по дому бегать твоя мелкая принцесса, ты, я думаю, и до восьми лет ждать не будешь. Все зоны поражения разведаешь еще в три годика. Они ведь и из песочницы мужа привести могут. Чтоб ты знал!
– Можно подумать, ты об этом много знаешь, – насмешливо роняет Снежка.
Выражение лица Максима несколько усложняется, но глаза все еще остаются такими же веселыми и бодрыми.
– Много. Ты мне постоянно об этом рассказывала. Я все запомнил.
– А, ну-да, ну-да, – Снежка, как раз сейчас рисующая кремом розочки на кексах, насмешливо кивает, – прости, дорогой, это как-то ускользнуло из моей памяти.
– Ускользнуло? – Максим разворачивается к Снежке и берет её в прицел своего прищура. – А может, это было твое чистосердечное признание, женщина? Ты что-то утаила от меня о моей дочери?
– Эй, – Снежка сгребает в горсть сахарную пудру из ближайшей миски, и нахально швыряет её сладким облачком прямо в нос мужу, – я тебе говорила. Кто забывает выключить зануду-юриста на этой кухне, остается без завтрака.
Смотреть на них и не смеяться просто нереально.
Правда мне довольно быстро снова мутнеет, и я под предлогом мытья рук ускользаю в ванную, смотрю на воду, размышляю о вечном.
Быть или не быть? Будет тошнить или не будет тошнить?
Юл, конечно же, не отстает от меня, останавливается в дверях, смотрит как надзиратель за заключенной.
– А что Снежка имела в виду, когда говорила, что Максим не знает про женихов из песочницы?
Юл отвечает не сразу. Видимо, раздумывает, не слишком ли личная эта информация, чтобы делиться ею со мной. Ну и правда, кто я? Его студентка, его любовница…
– Макс встретил Снежку, когда Аське было шесть.
– Но он же говорил… У Аси его отчество. Он удочерил, что ли?
– Нет, – Юл пожимает плечами, – Аська – дочь Макса. Он экспертизу делал. Просто ты учти. Он долго вел кобелиный образ жизни. В постель тащил все что движется. Жениться – не собирался даже.
– Так почему же… Изменил планы со Снежком?
– Это долгая и очень интересная история. Которую я расскажу тебе когда-нибудь потом, холера.
Ну что за дела? Кто так вообще рассказ заканчивает?
– А может, сейчас?
Юл бросает косой взгляд на стену, соседствующую с кухней и покачивает головой.
– Нет, котенок. Не сейчас. А то Вознесенский услышит и обвинит меня в распускании сплетен.
– И обвиню, – утверждающе подвывает вездесущий хозяин дома – будто все это время у стены со стаканом подслушивал.
– И что? Обвинит и что еще? Засудит за клевету его доброго имени неужто? – смеюсь, но сомневаюсь вслух.
– Засужу-засужу, – снова гудит из-за стены, – всех засужу. А потом брошу работу и уеду на Мальдивы.
– Прости, Катерина, – разводит руками Юлий, – я не могу себе позволить оставить Москву без такого крутого специалиста по семейному праву.
Хм. Интересно… А как же познакомились декан строительного факультета и специалист по семейному праву?
Впрочем, у меня есть другая, более актуальная просьба. И тщательно вытерев руки, я подхожу к Юлу и берусь за пуговицу на вороте его светлого поло.
– Можно я тебя попрошу? Важное!
Коротко кивает, а глаза смеются. Кажется, «важное», по его мнению, у меня просто еще не выросло.
– Ты не мог бы… – заминаюсь, – когда мы одни…
– Там завтрак стынет, – мягко поторапливает меня Юл, – и вот-вот на глазах у ребенка случится непристойное действо. Может, все-таки…
– Не называй меня Катериной, – выпаливаю отчаянно.
Блин, ругаться с ним было гораздо проще, чем что-то личное просить.
– М? – его такие откровенные, такие насмешливые брови салютуют моим глупостям с собранного в удивленных складках лба. – Как же тебя называть прикажешь?
– Катя, Катенька, Катюша, Катена, Катюха, – подсказываю, не сдаваясь, – ну или холерой называй. Я не против. Тем более, что ты просишь называть тебя Юлом. И не на вы. Тебе ведь тоже… Не должно быть сложно…
Говорю и бодаю лбом его плечо. Не могу видеть это его лицо, на котором с каждой секундой все ярче зацветает скепсис
Фраза «боже, я связался с малолетней идиоткой» выведена на лоб и беззвучно помигивает…
– Просто Катериной меня отец звал, – мрачно
