где убийца его сына… — усмехнулась я, затем аккуратно оглянулась на неподвижно лежащего Ваньку и продолжила, еще больше понизив голос, — Аня… Он нас продать хочет… Скорее всего, куда-то в бордель, понимаешь? Сказал, помыть, покормить, приготовить… Не портить товарный вид… Аня… Я вот что хочу сказать… Я знаю, что ты… Беременна…
Аня вздрогнула, машинально прижала ладонь к животу, прикусила губу.
А я торопливо продолжила:
— Ань… Я никому-никому… Никогда… Не волнуйся… Я чисто случайно, не специально… Но, Аня… Если вдруг что… Не сопротивляйся… Чтоб не били… Все можно пережить, правда ведь? Главное, чтоб не били… Чтоб малышу не сделали плохо… Я вот так думаю… Аня, послушай, я знаю, что ты упрямая… А я… Я тряпка, как выжали, так и высохла… Но нам надо о детях думать… И о Ваньке, о Ваньке… Может, все же сказать, кто его отец? Может, испугаются такое с ним делать?
Я всхлипнула от ужаса, не желая даже представлять себе ничего, чтоб не погружаться еще больше в кошмар.
Вот за что это нам?
Мне-то понятно , за что…
Мне по заслугам. Из-за меня папу и Алю убили. И люди погибли, пусть и плохие люди, но смерть — это что-то запредельное…
А вот Аня и Ванька пострадали просто так! И опять из-за меня! Из-за меня!
— Прекрати, — нахмурившись, встряхнула меня за плечи Аня, — все будет хорошо! Мы выберемся! Поняла? Ты себя очень правильно вела, молодец… Я всегда знала, что ты — не промах… Умничка… А теперь нам надо ждать. И ты права, не сопротивляться, не провоцировать, чтоб били и заставляли. Реально, можно все пережить. И мы переживем, поняла, Ляля?
— Потише… — пробормотала я, косясь на соседний топчан, — не надо Ваньку пугать…
— Ага, — усмехнулась Аня, — напугаешь его, как же…
Я присмотрелась к лежащей на топчане фигуре… И подняла изумленный взгляд на Аню.
Она пожала плечами:
— Засранец… Разве удержишь? Так что, Ляля, нам только ждать остается… И тянуть время, чтоб у него его как можно больше было…
Ваньку они подобрали на въезде в город. Притормозили на остановке автобуса, где прямо на лавочке спокойно сидел худой подросток, по виду такой же, как и тысячи других в этом городе.
Когда с визгом остановился ровер Хазара, Ванька только откинул капюшон с лица и, едва заметно помотав головой, чтоб не выскакивали навстречу из десятка других, тормознувших чуть в стороне тачек, поднялся с лавки и резво двинулся к машине.
Скользнул с ловкостью дворового, битого жизнью кота на заднее сиденье и тут же попал в объятия Хазара.
Подался к нему, тихо всхлипнув и спрятав лицо на груди, чуть дрогнул всем телом, когда Хазар, видимо, ощутив невероятное, просто ошеломляющее облегчение, сильнее сжал сына и выдохнул прерывисто.
Бродяга смотрел на них, таких одинаково черноволосых, смуглых и похожих друг на друга настолько, что не увидеть этого было невозможно. Похоже, урод Аминов явно со зрением и головой сильно не дружит… Хотя, судя по действиям уже потенциального мертвеца, и без того было понятно, что с головой там точно беда.
И будет вскоре еще большая.
Каз с водительского скалился белозубо, радуясь, что хоть кто-то из Хазаровых уже спасен, значит, напряг явно будет послабее.
А Бродяга ждал.
Просто ждал, не мешая отцу с сыном и очень надеясь, что Ваньку на эмоциях от ощущения долгожданной безопасности не развезет, и он будет способен показать место, где находится сейчас Ляля.
Его котенок с их маленьким котенком внутри.
И еще ему очень хотелось вырвать Ваньку из рук отца и подробно расспросить, все ли в порядке, как там Ляля, не испугалась ли, не расстроилась? Не болит ли у нее что-то?
Это было дикое, неконтролируемое желание, замешанное на страхе и отчаянии. Потому что Бродяга даже думать не хотел, что станет делать, если Ванька вдруг скажет что-то… Что-то страшное…
Ужас, который охватил его в самом начале, едва стало понятно, что Ляли нигде нет, сейчас прятался где-то внутри, вцепившись острыми зубами в омертвелое сердце. И Бродяга откуда-то знал, что, если с его котенком что-то непоправимое случиться, то эта омертвелость распространится на все органы. И не станет его, Артура Кропоткинского, которого друзья звали Аром, а она, его котенок, Бродягой.
Бродягой, который бродил неприкаянно по миру, пока не встретил ее…
Если его котенка не станет, то и этот человек, с таким количеством имен, тоже пропадет. Превратится в живого мертвеца, зомбака, жаждущего только крови и плоти врага. И затем, после того, ка добреется до всех виновных в его смерти и вырвет им их поганые сердца, будет совершенно готов подставиться под пулю в голову, потому что жить, верней, существовать без нее, без них… Разве это жизнь? Разве это существование даже? Это ничто…
Ванька выдохнул, прерывисто, длинно всхлипнув, еще раз потерся лицом об отцовкую куртку, а затем разжал руки и сел ровнее, глянув на сидящих в машине людей спокойно и собранно:
— Офисное здание в самом центре, внизу полуподвалы, я вылез через окно, сразу на помойку на заднем дворе. С помойки перелез через забор и свалил переулками… Поехали, покажу здание.
Хазар кивнул, машина тронулась, и Ванька продолжил:
— Они Ляльку на крыльце больницы, том, что внутреннее, прихватили, трое мужиков в обычной одежде, тряпку накинули на лицо, она и не пискнула. И быстро так, главное, прямо… Профессионально. Никто ничего и не заметил, там же народу не особо много всегда, а в этот момент и не было никого вообще… Если бы не мы с Анькой… Мы в вестибюле как раз стояли, увидели через окно, кинулись… Я, дурак, Аньке позволил…
Он с досадой скривился, отвернувшись и, судя по всему, сильно переживая, что подставил свою няньку.
— Дальше, — спокойно, очень спокойно попросил Хазар, и Бродяга понял, что друг держится из последних, самых последних сил. Конечно, понятно уже было, что Аминову придет конец, но вот то, каким будет этот конец, медленным или очень медленным, как раз сейчас и решалось, похоже.
Сам Бродяга обеими руками и ногами был за последний вариант.
И собирался в любом случае воплотить его в реальность, что бы по этому поводу ни думал и решал
