— Один черт, детка. Тогда статья та же, часть первая: незаконное приобретение или хранение наркотиков без цели сбыта. Три года.
Катя застонала и сжала виски ладонями.
— Но я ведь не знала… Разве я кому-то сделала плохо? Только себе…
— Конечно, только себе, — подтвердил следователь. — Поздно до тебя это дошло. А незнание законов не освобождает от ответственности.
Катя отвернулась и разревелась от беспомощности и безысходности.
Следователь полюбовался произведенным эффектом, подождал, пока Катя перестанет всхлипывать, и проникновенно поинтересовался:
— Ну, а может, действительно, не твое?
— Не мое! — вскинула на него глаза Катя.
— Может, кто-нибудь тебе подкинул?
— Н-не знаю…
— А ты подумай… Кто мог?
…Димины пальцы медленно разжались, и пакетик полетел в открытую Катину сумочку…
— Никто! — быстро ответила она.
— Кто принес?
— Никто. Я на улице нашла.
— На улице? — присвистнул следователь.
— Ну да. Валялось в подземном переходе…
— И ты все бумажки с земли поднимаешь?
— А эта на сторублевку похожа…
Следователь повертел в руке пакетик и фыркнул:
— Ничего общего!
— А я с бодуна была… — пояснила Катя.
— Тогда похоже, — согласился он. — Значит, все берешь на себя?
— В смысле?
— Никого тянуть не хочешь?
— Но я правда ничего не знаю! Отпустите меня, мне плохо… У меня температура…
Следователь вздохнул и нажал кнопку на столе.
— Можешь идти.
— Домой? — обрадовалась Катя.
— В камеру.
«Злые люди! Злые! Жестокие!
Этот мир проклят! Из него исчезли краски. Значит, исчезла музыка…
А без музыки и без красок он — ничто. Просто пространство, расчерченное ровными линиями — продольными и поперечными.
Мир номер ноль.
Черно-серое чудовище, которое проглотило солнце…
«Горе, горе, крокодил наше солнце проглотил!»
Я отбила все кулаки о железную дверь. Они уже распухли и саднят. От грохота железа звенит в ушах, голова раскалывается.
Но меня все забыли. Никто не подходит.
А мне плохо! Почему никто не верит?!
Вот приоткрылось крошечное окошко в двери, кто-то заглянул и сказал:
— Ломает. Может, тазепам дать или седуксен?
— Перебьется, — ответил ему другой невидимка. — Перебесится.
И окошко опять захлопнулось.
— Спасите! — кричу я. — Помогите!!!
Но всем на меня наплевать.
Мне по-настоящему холодно в одном платье в этом каменном мешке. Стены тут словно пропитаны влагой.
На улице льет дождь вперемежку со снегом — сплошная серая пелена. Но и ее мне видно лишь в крошечное окошко под потолком, заплетенное прутьями решетки.
Почему меня сюда посадили? Разве я преступница?
Никому меня не жалко… Никому я не нужна…
Я умру здесь, прижавшись к стене, свернувшись клубочком, как одинокая собака, а никто даже не узнает…
Сделайте мне укол!!! Помогите!!! Укол!!!
Дверь открывается, и входят две здоровенные тетки. Одна наотмашь бьет по лицу, а вторая набрасывает мне на голову какой-то балахон.
Теперь я похожа на кокон. Не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Не могу подняться. Ничего не могу. Только кататься по полу и орать.
Руки неудобно прижаты к груди, ноги спеленуты…
Злые люди! Злые! Жестокие!»
— Как самочувствие, Криницына?
— Спасибо… лучше…
— Скажите, вы знакомы с Чикиным Владимиром Леонидовичем?
— Нет. Впервые слышу.
— Ну как же! Он ведь был на вашем… дне рождения…
— Я не знаю фамилий и имен…
— М-да… Только клички? Так и запишем… А с Антоновым Вячеславом Ивановичем?
— Нет…
— Так ведь это хозяин квартиры.
— Он Антонов?
— Представьте себе. И долго вы там прожили?
— С лета.
— И за столько времени не удосужились познакомиться?
— А что, я ему в паспорт смотрела? — огрызнулась Катя.
— А кто вам Поляков Дмитрий Владимирович?
— Никто.
— Совсем никто? А он, представьте, тоже из Рыбинска…
У Кати внутри все похолодело. Они знают, что Димка был с ними, они всех переписали по паспортам… Надо постараться убедить их, что Димочка оказался с ними случайно…
— Значит, совпадение. — Она безразлично пожала плечами.
— А вот все эти незнакомцы прекрасно знают вас, Екатерина Степановна, — торжествующе сказал следователь. — И все они, как один, заявили, что вы проживали совместно с ними в квартире и регулярно употребляли наркотики. А вот где вы их брали — вопрос!
— Подождите, подождите, — остановила его Катя. — Я не поняла. Это кто сказал, что я… употребляла?
— Все, — развел руками следователь.
— Когда?
— Да вчера утром. Мы всех допросили, и показания совпадают. Полное единодушие.
— Нет, — шепнула Катя, покачала головой и добавила громче: — Нет! Неправда!
— Да вот у меня протоколы. Подписаны собственноручно. Показать?
— Да.
Он положил перед ней несколько листов бумаги. На одном из них был действительно Димкин почерк: «С моих слов записано верно» и красивая роспись с элегантной загогулинкой.
Катя лихорадочно пробежала по нему глазами сверху вниз.
— Значит… я приносила… — пролепетала она. — И кололась… и больше никто…
— У Чикина множественные следы уколов, — сказал следователь. — Но он стоит в поликлинике на учете как больной диабетом, официально получает инсулин со скидкой. Мы проверяли.
— Инсулин? — упавшим голосом переспросила Катя. — Ну да… он говорил…
Вот хитрый Чика! Даже справкой запасся на всякий случай, Как ему удалось? Катя-то знала, что за инсулин он выпаривал в ковшике…
Выходит, все вокруг умные, одна она дура?
Даже Димка, и тот испугался, написал, что дружки подсказали.
Ну и правильно, так дуракам и надо! Умные пакостят, а всегда дураки отдуваются.
— Ну как? Теперь вы признаете, Екатерина Степановна, что незаконно приобретали и хранили героин?
— Ну, раз все так говорят… — ответила Катя.
— А где? И кому, кроме себя, передавали? Антонову и Полякову?
— Нет!
— А Антонов утверждал, что в тот вечер вы ему дали дозу.
— Но мне тоже дали…
— Кто?
— Дед Пехто! — буркнула Катя.
— Ладно, — зловеще пообещал следователь. — Подумай еще. У меня времени много. Я всю твою подноготную выужу. Знаю, голубушка, что ты посредница у арбатской братвы… Через них большой поток наркоты идет…
— Какой братвы? — опешила Катя.
— Такой… За идиотов нас тут не держи… Ты свои мозги все уже пропила да проширяла, так что расколем в два счета.
