Клаудия знала: так зовут сына сеньора Сальватьерра, того сеньора, который позвонил ей, чтобы поблагодарить за участие в судьбе Чоле, и пригласил ее посетить их дом.
Клаудия прониклась доверием к незнакомому мужественному голосу по имени Луис Альберто Сальватьерра, может быть, еще и потому, что покойная мама была родом из небольшого города Сальватьерра, что в штате Гуанахуато.
— Здравствуйте, донья Чоле, — сказала Клаудия, ставя в вазон свежие цветы.
Чоле посмотрела на нее с удивлением и печалью: она поняла, что цветы ей приносит не Бето, а эта миловидная стройная девушка в больших очках на кончике маленького курносого носа. Поняла и Клаудия по взгляду Чоле, что та надеялась увидеть с цветами в руках не ее, а Бето.
И все же усталая улыбка Чоле позволяла надеяться, что посещение Клаудии ей по душе.
В памяти Чоле смутно проявились обрывки недавних событий, которые, наплывая друг на друга, мало-помалу складывались в более или менее ясные картины. Эти чувства, тенями и светом отражавшиеся на лице Чоле, словно при убыстренном показе фильма, «прокрутили» все случившееся с ней.
И в этих воспоминаниях образ Клаудии был приятен ей.
— Как тебя зовут, голубка? — спросила она.
— Меня зовут Клаудия Сеа.
— Я вспомнила тебя… Ты меня гладила по голове…
— Донья Чоле, вы почувствовали себя плохо на улице, и я вызвала «скорую помощь». Вот и все.
Она утаила от Чоле, что в беспамятстве та похитила малыша и подвергала его смертельной опасности на ночных улицах Мехико…
— Цветочки ты мне приносишь?
— Да, но, думаю, что теперь к вам пустят и ваших родных, они извелись, ожидая встречи с вами…
— Что ж они раньше не пришли?
— Раньше их доктор не пустил. Но они ждут не дождутся его разрешения. И Бето, и дон Луис Альберто…
— Они помирились?!
Сердце подсказало Клаудии ответ.
— Они вместе хотят вас видеть. Все теперь зависит от вас и от вашего здоровья. Думаю, доктор не будет против.
— А ты позвони Бето, пусть он наведается к врачу, попросит разрешения…
Девушка пообещала немедленно сделать это…
— Клаудия, я будто тебя сызмальства знаю, — улыбнулась ей на прощание Чоле.
А Клаудия повторила шутку отца, которую он неизменно говорил на прощание новым знакомым:
— Донья Чоле, просто мы с вами давно не виделись… Всю жизнь!
Бето собирался к Виктории. Он надел старые джинсы и куртку на случай, если придется как-то участвовать в освобождении Бегонии. Он смутно представлял себе ситуацию, но произошедшее всколыхнуло в нем волну нежности и тревоги за судьбу девушки. Глаза его были влажны.
Смешанное чувство гнева, обиды и растерянности перехватывало дыхание, делало движения резкими — он никак не мог зашнуровать кроссовки, а застегивая легкую куртку, сломал «молнию». Для чего-то положил в карман перочинный ножик и надел дымчатые очки.
— Ты куда собрался, сынок? — спросила Марианна.
— К Виктории. Может, и я чем-то смогу помочь. Мама! Ведь у Бегонии диабет! Ты понимаешь это?!
— Отказываюсь понимать, — устало произнесла Марианна, удаляясь в свою комнату.
Бето не успел уйти — телефонный звонок остановил его на пороге.
— Здравствуйте! Могу я попросить к телефону Бето?
— Это я…
— С вами говорит Клаудия Сеа. Я навещаю Чоле Эрнандес и хочу вас обрадовать. Она пошла на поправку. Думаю, вам следует поговорить с врачом насчет посещения доньи Чоле. Передайте это, пожалуйста, и вашему отцу.
— Обязательно передам, Клаудия!
Не успел он повесить трубку, как позвонила Марисабель. Подошла Рамона:
— Бето, тебя к телефону…
С некоторым раздражением он сказал:
— Я слушаю вас!
— Бето, это я, Марисабель!
— А, это ты… Не могла бы ты перезвонить к вечеру. Или лучше всего утром.
— Или лучше всего… никогда? — спросила Марисабель.
— Марисабель, мне не до шуток. Понимаешь, пропала сестра Виктории. И я должен поехать к ней. Там уже находится отец.
— Ах так, — деликатно сказала Марисабель, стараясь ничем не выдать своего удивления. — Я понимаю… Бето, знаешь, лучше ты позвони мне, когда освободишься. Хорошо?
— Хорошо, дорогая! И прости, что не могу сейчас говорить с тобой.
Умом Марисабель понимала, что исчезновение девушки серьезный довод для того, чтобы не пускаться в досужий телефонный разговор, но сердце ее не могло с этим смириться.
Опять Виктория, снова Виктория, в который раз — Виктория!
Она гнала от себя мысль, что Бето влечет в дом к сестрам не только озабоченность судьбой пропавшей девушки. Но мысль эта снова и снова свербила возбужденное сознание, превращаясь из предположения в навязчивое убеждение.
Ну, пропала сестра Виктории! Не она первая, не она последняя: иногда страшно включать телевизор — мир словно сошел с ума! Но это не значит, что люди не живут обычными делами, что они подвергают опасности добрые семейные узы, что они не проявляют к близким чуткости и элементарного внимания… Неужели Бето всегда будет таким: будет спешить на чужой призыв и не слышать голос живущей с ним рядом женщины?
Но ведь это ужасно!
Она любит его, она хотела бы, чтобы он принадлежал целиком ей! А если надо кому-то помогать, то почему они не могут делать это вместе?..
Вот и ответ. Он не хочет вместе. Есть что-то, что заставляет его отстранять Марисабель от части своих интересов.
И эти интересы, по-видимому, связаны с его увлечением одной из сестер Хауристи.
«Не успела я порадоваться примирению с Бето, — сетовала она. — А мне так хорошо было с ним в последние дни…»
И ведь позвонила она Бето, чтобы пригласить его на день рождения сестры своей наставницы Кати Себастьянов — Дарьи… Вот и пригласила!
У Марианны голова раскалывалась от боли.
Спустившись на кухню, чтобы найти в большом буфете жировые катышки, которые она по совету Чоле прилепляла к вискам, когда начинала болеть голова, она вспылила, накричав на Белинду.
Та сказала, как всегда, неожиданно и как бы ни для кого:
— Что за мужчины! Дома не сидят, вместо себя телевизоры женщинам подсовывают, а сами по ресторанам рассиживаются!
Марианна не один раз, потешаясь, приносила с кухни эти выкрики Белинды, вызывавшие у Бето и Луиса Альберто смех до колик. Марианна, выросшая на ранчо среди простолюдинов, с большим искусством подражала крикливой кухарке. А когда при этом изображала ее идиотские гримасы, шмыгала носом со вскидыванием головы или «элегантно» почесывала неэлегантные места, начинала прыскать в кулак даже строгая Рамона.
