Со стыдом он признавался себе, что не готов еще опекать нежность по имени Марисабель, и мучительно ждал момента, когда вместо рекламной несусветицы явится ему истинное откровение Любви.
Неужели оно никогда не посетит его?..
Он не мог дозвониться с улицы и решил заявиться без звонка.
Для Марисабель его приход был приятной неожиданностью.
Она бросилась ему на шею и расцеловала.
Джоана обрадовалась не меньше дочери: Марисабель уже начала хныкать по поводу того, что придется идти на день рождения Дарьи Себастьянов без Бето.
Марисабель мечтала об этом первом их совместном выходе после венчания Джоаны и Карлоса в храме у падре Адриана, если только можно считать «выходом» участие в семейном торжестве.
Тут же в прихожей Марисабель радостно оповестила Бето о приглашении и заручилась его честным словом, что на этот маленький праздник в дом русских сестер они пойдут все вместе.
— Теперь не улизнешь! — игриво помахала пальчиком перед носом Бето прекрасная златовласка.
— И не посмею, ваше величество! — покорно воскликнул проштрафившийся Бето, отдав Марисабель честь и почему-то встав на колени.
Многое должен был «провернуть» Блас Кесада до отлета на Кубу.
Его план напоминал тонко выстроенный киносценарий, где несколько сюжетных линий, переплетаясь, были устремлены к развязке, которая должна была разрешить сразу все проблемы.
Такой человек, как Блас Кесада, мог бы руководить крупным концерном, а то и целым государством. Не его вина, что мутные волны бизнеса и политики вынесли на свои гребни других Бласов. Как не его вина и в том, что он востребовал себя в преступном мире.
«А впрочем, — часто думал он, — лучше быть откровенным преступником, чем скрытым преступником в бизнесе и политике»…
Блас не упивался своими «подвигами», а в заслугу себе ставил только то, что своей рукой не убил ни одного человека.
Он оставил этот грех лишь для одной гадины… Если только свидится с ней.
Отлет на Кубу представлялся ему успокоительным финалом первой части «сериала». До этого финала было рукой подать.
Но дел еще было немало, минуты сейчас были равны часам, а часы — суткам.
Во-первых, устранить Вивиан. Этим займется Себастьян.
Во-вторых, убрать мешок для мусора по имени Кики, куда еще надо умело насыпать улики, которые навечно свяжут его имя с похищением Бегонии.
В-третьих, и это главное, получить выкуп.
В-четвертых, постараться предстать перед Викторией одним из сочувствующих ее горю или косвенно участвующих в освобождении ее сестры: ведь надо, чтобы она не отказалась от поездки на Кубу…
Куба… С той поры, как он покинул эту страну, он запретил себе думать о ней… Так гонят от себя мысли о поруганной сестре, матери…
Ему были ненавистны эмигранты всех стран, тратящие жизненное время на витание в родных облаках. Ему ли не знать, что такое тоска по родине, — да он выл, лез на стены, утратив неповторимый шелест пальм, расчесываемых пальцами утреннего бриза, лишившись шума гаванских улиц! Но нельзя выть всю жизнь!
Он не боялся появиться на Кубе: его документы были в полном порядке, а лицо так изменилось за долгие годы, что вряд ли кто-нибудь узнает в уверенном в себе, говорящем с мексиканской вкрадчивостью, хорошо одетом сеньоре веселого юнца с киностудии «Кубанакан». А узнают… Он и не из таких ситуаций выпутывался во флоридских трущобах, в колумбийской глухомани и в гватемальских горах…
Должен, он обязательно должен побывать на Кубе!.. Есть у него там одно незавершенное дело…
Итак, подлый негодяй и мошенник Кики, со всей очевидностью покушавшийся недавно на жизнь Бето, похитил еще и Бегонию, прознав о том, что у Виктории есть верный опекун в лице богатейшего сеньора Сальватьерра. Случайно догадавшись по обмолвкам Вивиан, что похититель, Кики, держит Бегонию у себя в фотолаборатории, он, Блас Кесада, спешит сообщить об этом полиции, но к ее приходу — ай-ай-ай! — чья-то пуля прервала недостойную сожаления жизнь Кики! Погодите, да ведь эта пуля из того же пистолета, который поставил точку в земном существовании красотки Вивиан! Кто же двойной убийца? Так это же Себастьян Кихада, который из ревности убил их обоих, о чем и сообщит некий доносчик! Хватайте убийцу!
Блас — при выкупе, опасные или ненадежные сообщники, кроме Скальпеля и Диди, устранены.
«А что! — удовлетворенно заключил про себя Кесада (не столько как мафиози Блас, сколько как «киношник» Альфонсо). — Неплохой синопсис! Конечно, в некоторых полицейских фильмах напридумано то, что вряд ли когда-нибудь произойдет в жизни. Но и жизнь рождает сюжеты, какие вряд ли придут в голову шустрым производителям криминальных лент».
Он с усмешкой подумал, что мог бы преуспеть в этой профессии. И был недалек от истины…
Не позднее завтрашнего утра все линии придуманного им сюжета должны были прийти к своей развязке.
Одна из них — линия Вивиан — уже приближалась к концу.
После того как Себастьян отсидел за столиком уличного кафе положенный ему Бласом Кесадой час, не заметив ничего тревожного, он направился в «Габриэлу». Не заходя внутрь, он позвонил Диди из телефона-автомата и спросил:
— Ну как?
— Сейчас, — ответил Диди.
Им не надо было произносить лишних слов, все их поступки заранее продумал «шеф».
Диди подозвал к телефону Вивиан.
— Виви, — сказал Себастьян, — у меня для тебя есть то, что ты ищешь…
— Бласу не проговорись! — пугливо сказала она. — Где встретимся?
— Деньги при тебе?
— При мне, при мне! Так где?
— На стройке универсама… Тут же, как войдешь за ограду со стороны музея.
Законсервированная после страшного землетрясения стройка подлежала демонтажу из-за трещин, появившихся в некоторых местах недостроенного универсама.
Землетрясение стало беспристрастным ревизором многих зданий и строящихся объектов Мехико, рухнувших или деформированных из-за мошенничества строительных фирм, использовавших более дешевые строительные материалы и некондиционные конструкции, позволившие прикарманить баснословные суммы.
На фоне бесформенных цементных глыб и скрюченных металлических прутьев переступающая с обломка на обломок Вивиан, в высоких сапожках и в мини-юбке балансирующая, как девочка на шаре с картины Пикассо, напоминала манекенщицу, снимающуюся на обложку журнала мод.
Она увидела машущего ей из темного проема Себастьяна и вошла из слепящего полудня в темноту.
В ней она навсегда и осталась.
