— Ничего, просто предчувствия какие-то нехорошие.
— Это тревожность, Сань. Ты устала, вымоталась, ты переживаешь и отсюда все предчувствия.
— Хорошо если так. Ты поедешь Лизу провожать?
— Конечно. Если честно, я бы и тебя забрал, чтобы ты тревожная за руль не садилась, но не успею никак, у меня встреча по работе не перенесешь.
— Я доеду, не надо. А с Лизой тебе повезло, она такое чудо.
— Если честно, то я очень рад, что вы подружились. Мне хватает между Лизой и Дарьей метаться.
— У них без изменений?
— Ну как… — Андрей задумался, — мне кажется Дашка как-то… спокойнее стала. Сама Лизу не задирает, приглядывается что ли?
— Может быть, — ага, значит мелкая меня услышала.
— Дай бог. Саш, ты в аэропорт сама не езди, все-таки. Лёшку попрошу, пусть заберёт тебя. И не спорь, ты переживать будешь, не надо одной. Честно сказать, тебе бы вообще не надо в таком настроении назад в Луговое. Может, останешься?
— Нет, Андрюш. Все нормально, просто мандраж. Я соберусь к четвергу, не переживай, ладно? Кстати, о Лешке. Я ему звонила вчера, он отбрехался чем-то и разговор свернул, ты не в курсе, он ни во что не вляпался?
— Вроде нет. Я с ним на днях разговаривал, он загруженный, но вменяемый.
— Ты чего на часы смотришь? — спросила я, — опаздываешь?
— Свидание у меня. Годовщина — полгода со дня знакомства.
— Партизаны. Беги, я поеду, бумажек дома набралось — разгрести надо.
— Ты опять в фирму залезла, что ли?
— Чуть-чуть. Надо как-то отвлекаться и деньги отрабатывать, которые уходят просто космически.
— Справляешься?
— Отвлекает хорошо. Ладно, Лизе привет передавай, она у нас золото.
— У нас? — Андрей не выдержал и расплылся в улыбке.
— Да, я ее уже уроднила. Беги, а то опоздаешь.
Не сказать, что я особо хотела домой. Никак не могла избавиться от чувства тревоги. Будто кто-то темный и нехороший ходит за мной по пятам. Бред, да?
Я загнала машину, немножко постояла у гаража, глубоко и размеренно вдыхая холодный ноябрьский воздух. Только спокойствия мне это не принесло.
Подошла Зета, ткнулась носом в ладонь и повиляла хвостом.
— Скоро все закончится, — сказала я, пытаясь успокоить себя, — пойдем, ты голодная.
Ощущение чужого пристального взгляда не отпускало. Я едва сдержалась, чтобы не побежать к дому. Все это глупости. Просто моя тревожность и воображение.
— Нам ведь все кажется, да? — спросила я собаку. Уверенности в голосе не было. Надо было остаться в городе!
— Пошли, — позвала я Зету, давя в себе желание оглянуться и посмотреть в сторону леса, — Зета, домой!
Свет я включила везде, а дверь спальни заперла изнутри. Спать я буду отвратительно, я знаю. Если вообще буду.
Пролежав почти час, прислушиваясь к каждому шороху и вздрагивая, я сдалась и набрала Лешу.
— Спишь?
— Я даже еще не дома, — рассмеялся Ольшанский, — одиннадцать, время детское.
— Приехать можешь?
— Что случилось? — Леша моментально стал серьёзнее.
— Ничего. Просто мне дико страшно, — голос почему-то дрогнул. Вот только расплакаться Лешке в трубку не хватало.
— Минут двадцать, — пообещал Леха, — дождешься?
— Да.
Когда Лешка появился на моем пороге, я буквально бросилась ему на шею.
— Шурка, ты чего? — спросил он, неловко обнимая меня в ответ.
— Страшно, — пожаловалась я.
— Шур, давай назад ко мне, а? Что ты вцепилась в этот дом?
— Он мне дорог. Столько в нем хорошего было, ты же помнишь?
— Помню. Не поедешь? — я его наконец отпустила.
— Поздно, Леш. Мне одной страшно, понимаешь? Я не дома боюсь, ни того что Дима по кустам прячется. Просто дико страшно. До панической атаки не дотянуло, но и заснуть я не могу. Прости, не надо было тебя дергать, я просто сначала сделала, потом подумала.
— Фигню не неси. Кому тебе еще по ночам звонить? Андрюха теперь жених, а чужого жениха из постели плохо вытаскивать, непорядочно.
— А тебя порядочно?
— Шур, нет такой постели, которая мне была бы дороже…, - он вдруг очень серьезно посмотрел на меня, — тебе совсем плохо, да?
— Да. Поэтому я не понимаю, что делаю.
— Давай как в детстве? Диван у тебя раскладывается?
Мелкий Лешка часто оставался у нас и боялся спать один, поэтому в моей детской был раскладной диван. На самом деле один он спать не боялся, это был тщательно спланированный и сыгранный не один раз спектакль, чтобы ночами болтать и втихаря играть во что-то на компе. А потом, все реже стал оставаться, да и вообще спать в одной комнате оказалось как-то неловко и неприлично.
— Да.
— Вот и ладненько, — Леха подтолкнул меня к лестнице, — пошли, кошмарик.
— Кошмарик — это ты.
— Я — оболтус. Шур, ты завязывай с подвигами, а? Я уже говорил, но ты не вывозишь.
— Не вывожу, — согласилась я, — Знаешь, Леш, мне казалось я все смогу, я сильная, я выдержу. А чем дальше, тем мне хуже, тем меньше я что-то могу. Сейчас так вообще ничего не могу, только ждать.
— Шур, ты сильная. Просто ты задолбалась.
— Видимо. Еще паранойя эта, что кто-то на меня все время смотрит, — я поежилась.
— Ладно, не хочешь ко мне, может мне у тебя пожить?
— А можешь?
— Че б нет? Спать есть где, кормить только будешь. А жру я много.
— Это я знаю. Полкоровы сразу покупать?
— ЦЕлую, — засмеялся Лешка, — чего мелочиться? Как это разложить? — кивнул он на диван.
— Вверх и на себя.
— Шур, давай так, — Лешка сосредоточено раскладывал диван, — сегодня я у тебя ночую, завтра в аэропорт отвезу и дальше по обстоятельствам. Захочешь — поживу у тебя, мне не влом.
— Это было бы хорошо, — согласилаь я, опускаясь на кровать. Как только приехал Лешка, страх отпустил и я поняла, насколько устала.
— Что именно, Шур?
— Всё. Леш? — позвала я.
— Шурк, ты же знаешь, что я все это не умею, — Лешка со вздохом сел рядом и протянул к себе за плечи, — плакать будешь?
— Нет. Посиди просто. У меня острая необходимость в сильном плече.
— Задолбалась ты, у тебя в отдыхе необходимость.
— Леш, какой отдых… я же не физически устала.
— Я б тебе напиться предложил, но с тобой неинтересно.
— Я ведрами пить не умею, Леш. Да и на мои таблетки нельзя.
— Снова что ль?
— Да. Иначе совсем тяжело. Я не хочу обратно в психушку, мне нельзя. Ты потерпи меня сегодня, ладно? Я сама себя раздражаю — ною и ною, но что-то мне совсем тошно.
— Надо — ной. У дядь Леши годовщина скоро, вот тебя и размазывает.
— И это тоже. Ты со мной на кладбище поедешь? Я всегда сама, но в этот раз, наверное, лучше не надо.
— Съезжу. Батя тоже поедет. Тетю Нину возьмём.
— Нет, мама точно одна захочет. Она с папой разговаривает, я случайно услышала как-то.
— А ты не разговариваешь?
— Разговариваю. Как ты думаешь, если бы папа был жив, все было бы по-другому, наверное?
— Димаса бы не было. Дядь Леша людей насквозь видел, — Лешка пощупал меня за плечо, которое обнимал и спросил, — ты чего тощая такая? Шур, ты ужинала?
— Нет.
— А обедала?
— Кажется.
— Ясно. Пошли.
Плавно и незаметно тему Леша менять так и не научился. Зато мясо, зараза, жарит божественно, даже замороженное.
— Чай налить? — спросил Ольшанский, когда я расправилась с огромным стейком.
— Да. У тебя сигареты есть? Я забыла купить.
— Я запасливый, — Лешка выложил из кармана на стол пачку, — держи, в бардачке ещё есть, я схожу потом. Только крепкие для тебя.
— Пофиг. Вообще это ты меня курить научил, не жалуйся.
— Ну блин, ты вспомнила. Сколько нам было?
— Мне двенадцать, тебе тринадцать. Мы еще листья тогда жевали, чтоб запах отбить.
— Фу, — Лешка скривился, — от бати я все равно получил. Правда, хватило ненадолго.
— Тебе всегда ненадолго хватало.
— Почему? Тетю Нину я слушался, — Лешка вытряхнул из пачки сигарету и тоже закурил, — с женщинами себе дороже спорить.
