Я бросала его, даже не будучи вместе с ним, и тем самым била по самому ненавистному его убеждению: все женщины внезапно его бросают.
И он был не рад этому.
Хантер врывался в меня снова и снова, а удовольствие, которое он пробуждал в моем теле, противоречило острой боли, которую я ощущала в душе. Я хотела забрать свои слова обратно, но не желала жертвовать своим счастьем ради его счастья.
Когда оргазм начал сотрясать тело, а по рукам и ногам пронеслось ощущение эйфории, я почувствовала, как он пульсирует и подрагивает во мне. Он вышел, сжал набухший, покрасневший член в кулаке и открыл мою шею, откинув волосы назад. Сердце бешено колотилось в груди. Хантер прислонил головку члена, от которого отчетливо пахло мной, прямо к линии роста волос на лбу и провел им по моему лицу, кончая рывками и оставляя след из спермы. Он остановился возле моего рта и вскинул бровь, взглядом бросая мне вызов рискнуть и отказать ему.
Я послушно открыла рот, и он закончил, сунув в него член.
Я запрокинула голову, позволяя семени коснуться задней стенки горла, и проглотила его.
Хантер быстро встал и застегнул брюки. Открыл рот, собираясь что-то сказать – что-то резкое, что-то, о чем он, несомненно, пожалеет, – как вдруг бордовая штора, скрывавшая нас, резко отодвинулась.
– Ого, – присвистнул Найт. Он стоял сбоку сцены и одобрительно нам аплодировал.
Луна стояла рядом, округлив глаза и прикрыв рот ладонью.
– Так вот в чем прикол? Нянечка со счастливым концом? – усмехнулся Найт.
Я чувствовала, как к лицу прилило столько крови, что подумала, будто сейчас взорвусь.
Хантер развернулся и ушел, даже не удосужившись ответить лучшему другу или помочь мне подняться с пола, на котором я так и сидела с его спермой, все еще стекавшей с подбородка.
Девятнадцатая
Хантер
Как только я попрощался с Найтом и Луной в аэропорту, поехал обратно в квартиру на машине Сейлор, прилагая неимоверные усилия для того, чтобы не вырвать руль и не выбросить его в чертово окно.
Она захотела разорвать наше соглашение, когда мы были уже так близко к финишной черте? Да. Нет. На хрен все это и на хрен ее.
Буквально. На него я ее и насажу. Жестко. Потому что так ей и нравилось и потому что я подвел черту, когда ее неуверенность начала мешать моей сексуальной жизни. Черт, у меня сочилась смазка из члена, прямо как у девятиклассника, от одной только мысли о том, что я с ней сделаю.
Когда мы вернулись вчера вечером из театра, я не сдержался. Подождал, пока все лягут спать, взял телефон и позвонил Киллиану. Судя по звукам, он был в каком-то оживленном ресторане, вот только это казалось бессмыслицей, потому что было уже чертовски поздно. На заднем плане все говорили на французском. Когда я сказал ему, что дело серьезное, он что-то пробормотал вполголоса и вышел на улицу. Моих ушей коснулся шум волн, бьющих о берег. Да где он, черт побери? В Каннах? В Монако? В гребаном раю?
– Надеюсь, ты умираешь или говоришь с дулом пистолета во рту. Сейчас три утра. – Я услышал, как он щелкнул зажигалкой, прикуривая сигару. Мой брат не курил ни дурь, ни сигареты. Только сигары King of Denmark.
Может, в Бостоне и было три утра, но точно не там, где находился сейчас он. Киллиан в Европе? Полетел на отцовском частном самолете? Оставил углеродный след тысячи исполинов ради экзотичной киски. А ведь из нас двоих плохая репутация именно у меня.
– Если бы, братец. Оптимизм не в твоей природе. – Я подстроился под его ровный тон.
– Ближе к делу, – процедил он.
Я замолчал.
– Сначала пообещай, что не настучишь на меня.
Я серьезно рисковал, но мне было больше не с кем поговорить об этом. Найт не поймет. Этот безнадежный романтик знал, что влюблен в Луну, когда еще не вырос из пеленок. Вон тоже не поймет. Этот говнюк был таким черствым, что я сомневался, любил ли он родную мать. Оставался только мой брат. Золотая середина: жуткий социопат, но способный подражать и думать как нормальный человек.
– С чего ты взял, будто меня достаточно заботит, что ты там собираешься сказать, чтобы я давал тебе какие-то обещания? – спросил он с весельем в голосе.
Дряньдряньдрянь.
– Килл, – предупредил я.
– Выкладывай, ceann beag. Сплетни ниже моего достоинства.
«Все на свете ниже твоего достоинства», – с горечью подумал я.
– Я трахаю няньку, – прямо признался я.
Мое признание было встречено звенящей тишиной. Я убрал телефон от уха, чтобы посмотреть, не оборвался ли звонок. Не оборвался. На мгновение я пожалел о том, что по собственной воле передал своему сводному брату – и кровному недругу – достаточно средств, чтобы побудить отца оставить меня без гроша.
Затем Киллиан заговорил.
– Тебе есть что еще рассказать или сегодня тематический вечер констатации фактов? – злобно прорычал он.
– Погоди, не похоже, чтобы ты был удивлен.
– Потому что я не удивлен.
– Как ты узнал? – Я выпрямился на диване. Все двери были закрыты, так что не было никакой опасности, что меня услышат.
– Догадался, что ты запал ей в сердце, когда она позвонила мне насчет тебя. А единственный инструмент, которым ты способен проникнуть в женское тело, это твой член. Я сложил два плюс два.
– Думаешь, па знает?
– Сомневаюсь. Он просто хочет, чтобы ты не махал своим членом всюду, будто на Диком Западе, и, похоже, ты сдерживаешься.
– Ну, я все это время больше никого не трахал. А еще я трезв.
– Мне все равно. Давай дальше. Мое время дорого стоит. – Киллиан щелкнул по сигаре с глухим стуком, который я расслышал.
На миг музыка, игравшая в ресторане, из которого он вышел, зазвучала громче, когда кто-то открыл двери и обратился к нему на французском. Он ответил женщине также на французском. Она захихикала и закрыла дверь.
Я покачал головой. Она спросила, что он хочет на завтрак. Он ответил ее именем – Рашель. Я загуглил разницу во времени между Бостоном и Парижем. Там сейчас было девять утра. Козел. Я снова помотал головой.
– Мы должны были продолжать эту хрень, пока она не съедет, но теперь она хочет все прекратить.
– Ну и?
– А я не хочу опять практиковать воздержание! – огрызнулся я. Идиот.
Брат усмехнулся. Мало что доставляло ему такое удовольствие, как мои страдания.
– Что заставило ее передумать?
– Приезжал мой друг из Калифорнии со своей невестой. И я вроде как игнорировал ее, пока они были здесь. А когда мы поговорили, я напомнил ей о том, что между нами все временно. Кажется, я назвал это «болотом дружеского секса».
– А еще говорят, что романтики больше нет, – язвительно заметил он.
– Иди ты на хрен.
– Я начинаю верить, что в случае с твоим хреном я единственный живой человек в Бостоне, который не имел такого неудовольствия, – посмеялся он. – Твои друзья случайно не упоминали о твоем грязном прошлом в Тодос-Сантосе?
Я вспомнил об истории, которую Найт рассказывал Луне, когда мы думали, что Сейлор нет дома, и зарычал.
– Она знала, что я кобель. – Я отмел его версию, хотя, если серьезно, разве я мог винить ее за то, что она меня кинула? Выходные прошли плачевно.
– Легко забыть об этом в городе, в котором она – твой единственный источник развлечения, а твоя социальная жизнь напрочь отсутствует.
– Что мне теперь делать?
– Падать ей в ноги.
– Да в задницу это.
– Тоже вариант, но отнюдь не такой приятный, как рыжеволосая красавица, которая спит под твоей крышей, – хриплый голос Килла зазвучал грубее.
Он считал ее красивой? Оттого я ощутил дурацкую гордость и в то же время безумную злость.
У меня вырвался еще один стон.
– Мне пора. Между прочим, ты вообще никак не помог, – сказал я.
